Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Мы рубились на самом последнем этаже в пыльной комнате, заваленной аппаратурой неведомого, и, видимо, стратегического назначения, с множеством гитар крайне низкого происхождения и допотопных клавиш с тембрами теперешних нойз-групп. И среди всего этого богатства и прочих излишеств не нашлось ни одной, пусть хоть и неандертальской «басухи». Бедный Лёха вынужден был исполнять партии баса на обычной гитаре, получалось диковато, но не без первобытной оригинальности.

Сейчас вот скажу без ложной скромности, так что-то надоела уже она, эта политкорректная самокритика – какой бы ни был «молодёжный» состав «Алкоголя», пусть и неумелый и не сыгранный, а странные песенки мои звучали всегда хорошо, ну вот звучат они, родимые, и всё тут!

Местные военные люди вызывали нас на ковёр, прослушивали очень серьёзно, обдумывали степень «неидеологичности» и так и не могли решить – играть нам у них на сугубо суровых вечерах самодеятельности, или всё же опасненько выпускать «таких вот» из клетки на зелёную боевую арену. С одной стороны, раз «репаются» на шару, так хоть шерсти клок с патлатых, а с другой – идеологическая диверсия! Ну а мы, «волосатики» и рады были офицерским сомнениям.

Вообще говоря, эти мрачные торжественные стены, как это ни поразительно, были прибежищем всяческих маргиналов различного свойства. Например, странного вида молодой «звукореж», прискакавший к нам на звуки доморощенно сооружённого «каверочка» на Sex Pistols, восторженно заголосил: «Ну, чуваки, спасибо, вот порадовали, вот порадовали, не ожидал услышать здесь такое, родные вы мои! Давайте-давайте, жгите, чувачки!».

Или, скажем, этажом ниже занимались «напрочь незакомплексованные» студенты театрального училища, вытворяя дичайшие свои этюды. Аномально смеялись и рыдали они в буквальном смысле часами (такие, понимаешь, у них практики наработки состояния). И всё это непотребство среди суровых стен Дома Офицеров, огромных полотен со сценами баталий, смурных полководцев и реальных, не менее сердитых военных, проходящих мимо нас, гоблинов, невесть как попавших в заповедный уголок.

Абсолютно всё, где имелась сцена, аппарат и комнатка, где его хранить, могло быть оккупировано непрошенными гостями из антагонистического мира артистов. Да какого там нафик, антагонистического, нормально мы ладили с товарищами военными. Мы были для них забавными интересными зверушками, а «неведомы зверушки» благодарны были им, уже хотя бы за попытку понять нас, безумных инопланетян, и даже как-то мирно с ними сосуществовать.

А точка в библиотеке отчаянной Ражевой – это же ещё та экзотика! Трудилась она тогда на ниве просвещения местных сумасшедших. Нелегко библиотекарю весной, когда все разномастные психи посёлка оттаивают и начинают охоту на «нормальных», но на таких подневольно-нормальных, что по долгу службы не могут выставить гадкого сумасшедшего вон.

Вот и начинается утомительное общение с не всегда приятно пахнущими и вынимающими душу юродивыми по различным литературным и общефилософским вопросам, вроде: «А эта книжка интересная? А можно её почитать? А она про что? А стихи там есть?». Вопросе на пятнадцатом возникает естественное желании вызвать, ну, если не ментовку, так хотя бы скорую! Помочь чтобы, стало быть, «душевному» человеку… А нельзя, понимаете вы, нель-зя! Ведь они, хоть и психи, а в библиотеки записаны вполне официально, и права, как говорится, имеют, и «прописаны по какому-нибудь Кривоколенному пять», вот такая весенняя дичь.

Мне очень повезло, я знаю, что такое волшебный мир библиотеки. Особый щекочущий запах страниц и атмосфера почти храмовая. Миллион помещений, где ночью жутковато и мерещатся призраки и герои любимых книг (и не всегда положительные!). И такое великое множество книженций, которые можно полистать или просто погладить.

По беспечной рекомендации Иришки мы зависли там надолго и прожили в магической библиотеке большую репетиционную жизнь, курируя из одного самобытного помещения в другое, ещё более невероятное, с этажа на этаж, и везде было нам вдохновение.

Там и состоялось наше первое наивное выступление. Осталось забавное видео, где мы очень смешные и нелепые, а важные наши гости – друзья и знакомые так милы, что невероятно приятно видеть их и сейчас, молодых и улыбающихся.

Я, скорее всего, путаю события во времени, смешиваю их, ошибаясь хронологически, но ведь это такая фигня, правда? Не в этом же дело, не в этих ненужных деталях и напрасных соответствиях, тоже мне хроники «выдающейся творческой единицы России». Я лишь хочу оставить вам память, письменные фотки того сумасшедшего времени, когда не было у меня мобильника и не щёлкал я ещё дуриком всё подряд…

А мне же самому безумно любопытно, смогу ли я сделать это – сожмётся ли сердце прочитавшего эти путанные страницы в ностальгической неге… Надеюсь, как же я надеюсь, что да…

Тех самых, кого демонстративно не называю в книге, и не потому, что деликатным манером боюсь обидеть или в припадке благородства «ни о ком плохо говорить не хочется» – нет, просто не желаю упоминать их крошечные имена, что называется, «в веках».

У всех этих типов (а я снова о худруках) была одна и та же навязчивая идея – обнаружить и взрастить, так сказать, самородка-виртуоза, и впоследствии стричь с него, феноменального, капусту долгие и счастливые годы. Ну, в общем, как заштатный тренер из провинции жаждет найти гениального молодого боксёра или бегуна, а ещё лучше целую бриллиантовую команду.

Так, в пропитых до изумления маленьких мозгах худруков намертво поселяется дикая мысль «воспитать» группу, которая «загремит» не тише, чем сам «Ласковый Май», ну или в крайнем случае, чем какое-никакое «Кино».

У них всегда и обязательно имелись свои любимчики, быстрее других терзавшие «Музимы» и «Ионики», а значит и оставалась надежда на лавры «открывателя гения», которая, конечно же, так и оставалась священной на все оставшиеся годы «влачения» благородной миссии педагога. Про мало-мальски выбившуюся из местного ДК группу эти хмыри на людях истерично и самодовольно кричали: «Это ж ученики мои!». Но тут же мерзенько так добавляли: «Но я ими, если честно, недоволен…».

Надо сказать, функции у подобных наставников были следующие: суетливо взять бабки за репетицию, периодически пьяно вламываться к нам в «святая святых» и тошнотворно вещать про то, что, мол, «вот у нас, епть, была группа, мы-то, как Дипёпал играли, не меньше, а вы…».

Унять их старческий ревнивый бред было практически невозможно, и мы покорно выслушивали их покровительственные поучения вместо того, чтобы упорно пилить свои нехитрые нотки: «Ну ничё, я в следующий раз вам покажу такие партии, что закачаетесь, спасибо ещё говорить будете, эх вы, убогие…». «Партии», разумеется, никогда не демонстрировались, ибо мифическое мастерство было давно и надёжно пропито, да и было ли оно, нам уже, к счастью, не узнать.