Константин Згуровский - Записки «ренегата»

За сутки удавалось поспать часа два-три, по очереди с опытной пожилой медсестрой Клавой, запершись в карцере, если там никого не было, хотя этого не полагалось. Ели мы то же, что и больные, и для студента это тоже был плюс. Ушел я с этого хлебного, но опасного места не по своей воле – умерла моя бабушка, которая меня вырастила, и я улетел на Кавказ на ее похороны. Вспоминая эту историю, думаю, что сейчас бы я на такую работу не решился. По молодости все воспринимается совсем по-другому. Когда много лет позже я был в гостях у своего австралийского приятеля на острове Тасмания, я встретил молодого русского парня, который жил у него в доме и учился в университете. Подрабатывал он в баре «вышибалой», поскольку был спортивен и здоров «как бык».

Он рассказал, как однажды ударил пьяного клиента лицом об коленку за то, что тот бил стаканы об пол бара. Его уволили, и он, обдумав все, понял, что бить человека за то, что он бьет стаканы, нехорошо. «В процессе» это в голову ему не приходило. Парень рассказал, как, уезжая в годы «дикого капитализма» (шел 94-й год) с острова Сахалин, он увидел, как пожилого владельца «Запорожца» забили «быки», выскочившие из «мерина» (мерседеса, а может «бумера» – БМВ), который он поцарапал.

После нескольких лет жизни в Австралии, где расслабленные «оззи» – австралийские мужики, вышедшие разбираться друг с другом из бара, в худшем случае трясут друг друга за грудки, ему было дико вспоминать этот случай [31] В эти же годы я наблюдал с австралийцами, как один «браток» во Владике в ресторане на своем дне рождения застрелил другого. .

После окончания Дальневосточного университета, в 1976 году, мы праздновали это выдающееся событие в ресторане «Зеркальный». Я уже знал, что поступлю работать в Тихоокеанский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (ТИНРО) и уже стал его патриотом [32] А позднее, уйдя из института, «ренегатом». . Мы, выпускники, много раз поднимали тосты за наше будущее – в стенах этого достойного заведения, и к концу вечера я был «никакой». Народ «поддал» прилично, я даже помню одного из наших будущих преподавателей, который приставал к моей сокурснице, говоря ей: « Ты думаешь, я профессор почвоведения? Нет, я профессор в любви! ». После банкета моей будущей жене Наташе пришлось тащить меня на себе, пытаясь поймать такси, чтобы доставить до дома. Потом ей пришлось попросить помочь двух парней, выгуливающих овчарку. И пока они меня тащили, собака, видимо, сторонница трезвого образа жизни, кусала меня за ноги сзади, чего я совершенно не чувствовал. И был крайне удивлен, обнаружив синяки у себя на лодыжках, встав утром с глубочайшего похмелья. Этот прискорбный случай (никогда больше я так не напивался в жизни!) нисколько не убавил моего энтузиазма по поводу работы в ТИНРО. Во многом это произошло благодаря тогдашнему молодому директору ТИНРО С.М. Коновалову [33] Судно «Профессор Коновалов» так и не было достроено, позже его «пустили на гвозди». .

Впервые я увидел его, когда он прыжками поднимался по лестнице старого здания ТИНРО (теперь краеведческий музей им. В.К. Арсеньева). Он пронесся в свой кабинет, продиктовал свой первый приказ секретарше и выскочил на улицу, где его ожидала черная «Волга». Про него говорили разное, но для нас, молодых ученых, он был примером и поддержкой – лауреат премии Ленинского комсомола, доктор наук, он не был надменным и всегда старался помочь молодым. Поскольку Владивосток был закрытым для иностранцев (и не только) городом, многие международные мероприятия проводились в Хабаровске или в Находке. И когда в 1979 году в Хабаровске прошел Тихоокеанский конгресс, Коновалов дал нескольким молодым ученым, включая меня, приглашения на этот представительный форум.

В то время, «рассвет застоя», все эти встречи строго отслеживались КГБ и партией, и попасть туда было совсем непросто. Там впервые мне удалось попрактиковаться в английском языке с иностранцами, в основном почему-то новозеландцами – семьей Элиота Доусона, специалиста по ракообразным из Веллингтона. Они восторгались Хабаровском, рекой Амур и советским мороженым – как они сказали, самым лучшим в мире! И очень удивились, когда я сказал, что я не видел знаменитый фильм о России – «Доктор Живаго» по роману Пастернака. После конгресса они проехали из Владивостока в Москву по транссибирской магистрали и прислали из Веллингтона мне восторженное письмо. Потом мы переписывались, и Элиот, писавший обзор по крабам, попросил меня подобрать ему научные публикации на русском языке по крабам в дальневосточных морях, что мне было категорически запрещено моим непосредственным начальством. Он-де шпион и все это «происки империализма». Позже Доусон прислал мне в дар эту работу – толстенный «кирпич», обзор всех работ, которые были опубликованы по крабам (включая и российские публикации). Мне было ужасно стыдно, что не смог ему помочь, но ослушаться начальства в этот раз я не решился. Но с иностранцами контакты продолжались – в частности, я поехал в Находку на международную конференцию по морским наукам, где встретился с будущим послом России в США – доктором В.П. Лукиным, и даже пришлось переводить для академика В.И. Ильичева, тогдашнего президента ДВ отделения Академии наук. Дело было во время обеденного перерыва, когда я пробегал мимо его столика, где он восседал с его женой и важным иностранным гостем – издателем одного научного журнала в Германии. Гость передвигался на костылях с помощью своей жены: как мне сказали, до того как заняться книгопечатанием, он был шахтером, и его завалило в шахте. Жена академика, не говорящая ни на английском, ни на немецком, попросила передать гостю, что они приглашают их на рыбалку на яхте. На что немка сообщила, что они « против рыбалки, так как это убийство ради развлечения, что у них около дома в Германии есть прудик, где плавают золотые рыбки – и они ими любуются ». Но супруга Ильичева не унималась и сообщила, что они скоро собираются в Германию, и она просит разрешения поудить рыбу в их пруду. Шутка явно не удалась, и немец, помрачнев, сказал с шахтерской прямотой: «Лучше не приезжайте!». Культурный шок, не правда ли?

Мой первый рейс – уже как ученого, а не как студента, состоялся в 1975 году с одним из двух моих будущих руководителей из Всесоюзного института рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) – Борисом Георгиевичем Ивановым на борту бортового тральщика английской постройки под названием «Пеламида» (фото 8). Рейс проходил в западной части Берингова моря (позже перешли в Охотское), где мы делали донную траловую съемку – изучали распределение углохвостой и северной креветок, крабов и брюхоногих моллюсков – трубачей. Углохвостая креветка у мыса Наварин и у Корякского побережья образовывала плотные скопления – уловы достигали 10 тонн на получасовое траление! Но ее численность изменялась довольно сильно, и в дальнейшем я защитил по ней свою диссертацию, пытаясь понять ее миграции, питание, роль в экосистеме Берингова моря, и т. п. Рейс мне запомнился заходом в бухту Провидения, купанием в Охотском море при температуре +2–4 градуса, а также ночным «пробиванием» сквозь паковые льды, благо что корпус судна был клепаным и очень прочным! Потом было еще много экспедиций, как рядовым ученым, так и начальником рейса, о чем я и постараюсь поведать моему читателю, если еще не утомил его до смерти!