Игорь Малинский - Записки сдержанного оптимиста

Есть у меня тут и шкурный интерес. Живу я на улице Гмырёва. Знаете такого российского революционного поэта? Нет? А зря. Он умер в херсонской каторжной тюрьме в возрасте 24-х лет. Читали что-нибудь из его произведений? Не думаю. А моё сейчас читаете. Так почему бы не назвать улицу моим отчеством – улица Борисовича, нет, лучше Борисыча!

Редко сейчас достаю альбом с фотографиями тех лет и каждый раз удивляюсь живости и природности чёрно-белых снимков.

Нам повезло, фотографий много: папа до пединститута работал в интернате, помимо того, что преподавал, дежурил в спальном корпусе, вёл ещё фотокружок для старшеклассников. Иногда на выходные, праздники приносил фотоаппарат домой, снимал нас, родственников.

Держу в руках фото сестры.

Ей года четыре, настоящая барышня-крестьянка: демисезонное пальто, бабушкина косынка на голове. Сестра вспоминает, что сидела на корточках возле нашей двери, рисовала на земле. Слышит, позади папин голос: «Что это за бабушка тут у нас?» Она оборачивается, улыбается – папа фотографирует. В очередной раз говорю себе, что надо отсканировать и оцифровать старые снимки. Некоторые уже сделал, но вообще действую по принципу: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать послезавтра».

Очень многое ушло безвозвратно и осталось только в памяти…

– Фаина, а сколько было у бабушки слоников, ну тех – из слоновой кости или из мрамора?

– Семь, конечно, счастливое число.

Вы тоже помните эту картинку: на буфете белая выбитая салфетка, а на ней стояли друг за другом, от самого большого к самому маленькому, семь слоников в одну линию? Не поленился, узнал, к чему был этот так называемый мещанский символ. Оказывается, в нашей стране мы так почитали индийское божество Ганешу с телом человека и головой слона. В индуизме это – символ мудрости и литературы. Не спрашивайте, что обозначают семь аналогичных рыбок или лебедей. Одно знаю точно – завод стеклотары на них очень поднялся. А сейчас проглотите слюну! Газированная вода с вишнёвым или малиновым сиропом у продавщиц под навесиками – сказка! Нет, я не ностальгирую, помню и стояние в длинных очередях за гречкой или мукой. Бабушка брала сестру или меня в эти архиважные походы – ведь давали только по одному килограмму в одни руки. Да, кстати, пластиковых пакетов не было, вообще… Все ходили с холщовым сумками, сетками. Ну и самое экзотическое воспоминание: летом по дворам ходит человек со станком на плече. Останавливается посреди двора: «Кому точить ножи-ножницы…» Женщины выносят кухонные ножи и «парадные», для гостей, ножницы для стрижки ногтей и для шитья. Точильщик приводит в движение станок: ногой плавно на педаль нажимает (носок-пятка, носок-пятка), руками водит предметом по точильному камню, искры летят.

Мы, мальчишки, стоим рядом, зачарованно смотрим, мечтаем о такой работе – романтика! В 1960-х они ещё были, позже не видел.

Мои встречи со двором, домом и подвалом были не ежедневными, но довольно частыми даже когда мы с родителями там уже не жили. Навещал сначала деда с бабушкой, потом только бабушку, когда деда не стало. Моей постоянной заботой тогда была переноска угля, закупленного на зиму и высыпанного горой во дворе, в подвал. И всё-таки не могу сказать, что попрощался со двором так, как следовало бы – при «последнем его вздохе» не присутствовал. А может, это и к лучшему.

P. S. Разрушен двор, разрушен, в сущности, целый квартал – от Торговой до Рабочей. Когда представляю эти уже несуществующие дворы, вспоминаю кадры из «Покровских ворот»: огромная чугунная баба бьёт по стенам, и умирают вместе со стенами вещи, не вывезенные хозяевами. Грустно… Сколько там осталось вещей, казавшихся ненужными уже, устаревшими: от часов с кукушкой и маятником, радиолы до дубовых столов – письменного и обеденного. Теперь их так жаль!.. Да что там вещи, в этих дворах целые жизни прошли. Одно знаю точно – до конца своих дней с тихой, светлой грустью я буду вспоминать тебя, ДВОР МОЕГО ДЕТСТВА.

Областной сборный пункт встретил распахнутыми воротами с голым безмолвным плацем. Трудно было представить, что ещё неделю назад здесь кипела жизнь со всеми её страстями: прощаньями с поцелуями, угощаньями с водочкой, с песнями под гитару и со слезами, как же без этого. Хотя чему удивляться в первый день зимы – осенний призыв закончен. Капитан средних лет, сидевший за столом, заваленным документами, поднял на меня глаза, в которых читался вопрос: «Можно тебе доверять, парень?»

– Светлово знаешь, где находится? – спросил он.

– Возле Каховки где-то, – ответил я.

– Сам доедешь? Там находится штаб полка.

– Доеду, конечно.

– Вот документы, не потеряй.

И капитан объяснил, как от остановки дойти до штаба. Вот так 1 декабря 1981 года я поехал служить, один на рейсовом автобусе.

Чтобы лучше понять историю, надо знать предысторию, поэтому вернусь на несколько месяцев назад, так сказать, в мирные гражданские будни. Тех, кто думает, что проблемы с сельскими учителями возникли в «незалежній», спешу разочаровать – в Союзе они были не менее актуальными. По сложившейся традиции государство решало их методом кнута и пряника. «Пряником» было внеочередное поступление в пединституты жителей села. Например, у нас на физмате им было достаточно не сдать экзамены на 2. Предполагалось, что они вернутся учителями в свои сёла. Эффективность «пряника», по моим подсчётам, составляла не более 10%, так как даже возвращавшиеся далеко не все работали учителями. Большинство же, особенно девчонки, оседали в городе. «Кнут» работал лучше: уже в феврале на последнем курсе проходила акция под названием распределение. На ней решалось, где ты будешь отрабатывать свою 2-годичную трудовую повинность после института. Как вы понимаете, получить распределение в городскую школу было практически нереально. Моё же положение усугублялось тем, что я хорошо учился, да ещё и отец работал доцентом кафедры физики в этом же институте. Помните из истории, как гладиаторы приветствовали Цезаря: «Идущие на смерть приветствуют тебя!»? Примерно так я шёл на распределение. Предчувствия меня не обманули.

– Игорь, вы у нас лучший, а значит должны показывать пример. Что вы думаете по поводу села Рубановка Великолепетихского района?

– Покажите на карте, – попросил я, но внутри у меня была уже абсолютная пустота. Я наблюдал со стороны, как молодой человек, похожий на меня, подходит к карте и почти равнодушно смотрит на маленький кружочек на краю области в двухстах километрах от дома.