Варвара Герн - Записки прабабушки

Помню еще страшную трех дневную грозу, которой я трусила страшно, вообще я ее боялась, но эту в особенности. Был у нас в этот вечер о. Феодор, и я что-то с ним поссорилась, уходя он сказал обращаясь ко мне: «Убей Вас грозой!» Туча заходила страшная, это было еще до пожара, кроме меня и Сережи гостил у Маши Саша, он и Сережа крепко спали, Ан. Ад. беспрестанно их будил, так было страшно, Маша на коленях читала акафист, я же вообразила, что вдруг слова попа исполнятся и меня убьет грозой, забралась между шкафами и сидела так всю ночь, такую грозу во всю свою жизнь я видела один раз, в эту ночь 500 человек погибло под Чернью, так называемая «Кукуевская катастрофа» 8 8 Кукуевская железнодорожная катастрофа (от названия близлежащей деревни Кукуевки) – крушение почтового поезда, произошедшее в ночь с 29 на 30 июня 1882 года на 316 км перегона Чернь – Мценск Московско-Курской железной дороги. В результате крушения погибло 42 человека, 35 было ранено. , это верст 50, 60 от Спасского, где мы были. Ливень был такой, что там вымыло насыпь и рельсы висели на воздухе, поезд провалился в шумящий поток. Повторяю, гроза продолжалась три дня, но уже с меньшей силой, сидим в доме, Ан. Ад. получает газеты и читает о смерти Скобелева, мы заплакали, это был герой Турецкой войны, Ан. Ад. пишет записку попу: «Горе нам, Скобелев умер!» Поп сейчас же приходит и говорит: «Ты не врешь!» Ан. Ад. читает, когда прочел: умер генерал от инфантерии М. Д. Скобелев, поп качает головой и говорит: «Ишь какая болезнь!» Он вообразил, что этак названа болезнь от которой умер Скобелев. Сережа начал при всеобщем смехе ему объяснять.

Прогостили мы недели три, так как повторяю, что Маша все время была не в духе, я рада была уехать, помню раз я даже плакала от ее придирок, выехали мы с Ан. Ад. до свету, скверно себя чувствовали, спать хотелось страшно, холодно, дремлется, часов в 7 мы приехали домой и мама нас встречает словами: «У нас гости, Пиотровские, мать и дочери», не видали мы их лет 7, интересно возобновить старое знакомство, но в первое свидание ни барышни, ни мы не чувствовали приятности, стеснялись, они все с друг другом разговаривают, говорим друг другу «Вы». Промучались целый день и вздохнули свободно, только после отъезда их, не понравились они нам, потому что они взглянули на нас свысока, только что выдержали экзамен при харьковском университете (за 4 класса сдали) а я только с домашним образованием. Ну это скоро с них сошло и при второй встрече с Настей, которая сама сказала: «Будем попрежнему Будем попрежнему на ты!» сразу встали на дружескую ногу. Настя болезненная, но очень умненькая девушка, но немножко экзальтирована, как все обиженные природой, она кособокая, но личико хорошенькое, рост страшно маленький, чем она очень проигрывала. Вера тоже была недурна, с чудным цветом лица, с миньятюрной фигуркой и густой темной косой, но характером хуже Насти, много о себе думала, хотя только воспитанница П <���пиотровских>, дочь дьякона, когда у П <���пиотровских> умерла вторая дочь Женя от дифтерита, то Ал <���ександр> Ан <���тонович> взял Веру и воспитал наравне с Настей.

В Августе приехал Миша из Петербурга на 3 недели, Сережа при нем пробыл только три дня. В день Мишиного отъезда мама подходит ко мне, а я еще спала, и говорит: «Ты здорова?» «Здорова», отвечаю удивленная этим вопросом я. «Так едем Мишу провожать в Москву, потом к Троице и на выставку». Не помню себя от радости, кажется и во сне не видала возможности побывать на выставке. Едем, в Москве распрощались с Мишей, поехали к Троице, в дороге познакомились с одной купчихой вместе с нею поселились в N и вместе с нею обозревали Троицкую лавру, ездили в пещеры и в Вифанию, впечатление совсем не религиозное у меня, хотя на этот раз я с большим вниманием отнеслась к сему историческому месту, но монахи, это что то до безобразия скверное, жирные, нахальные, кудрявые и в атласе. Пробыли мы тут 3 дня и поехали в Москву, распрощались с Ав. Ан., славная она была, она поехала в Ростов-на Дону, а мы в Москве остались, приехав в гостиницу, еле напившись чаю, мы поехали на выставку, но улицу и как называлась гостиница не запомнили. На выставке действительно всего я насмотрелась, поражалась многому, и особенно произвели на меня впечатление картины, «Пожар Москвы» и «Неравный брак» остались в памяти. Очень поздно мы возвратились в Москву и тут то вопрос, где мы остановились, буквально не помним, устали страшно, остановилась конка «у Иверских ворот», слезли и не знаем куда идти, ходим, ходим, скоро ночь, а мы на улице, мама даже почернела в лице, верно и я была хороша, растерянные, обратили на себя внимание какой то госпожи, которая обращается к нам и спрашивает: «Не случилось ли с вами чего?» Верно были хороши.

Высказываем ей свою глупость. Она спрашивает: «Не поразило ли Вас, когда Вы выходили из своей гостиницы, что либо на улице, дом, церковь?» Мама вспоминает, что обратила внимание, что напротив громадный черный дом покоем. Она сейчас же вспомнила, что это книжный магазин Карбасникова, и проводила нас до него. Смешно и глупо вышло у нас это блуждание, показало до чего мы бываем халатны. Вернулись благополучно домой и снова потекла моя жизнь скучно-мирно, разнообразясь часто перепиской с Настей и Верой. Святками приезжал опять один только Сережа, были мы с ним на званом купеческом вечере, то-то тошнотворно то было, барышни сидят рядком и ни слова, за то ужин был до того обильный и так много пили мужчины, но дамы ни-ни. Но вечером по очереди хозяйка каждую приглашает к себе в спальню, там был полный стол бутылок и закусок. Долго мы с Сережей вспоминали разные казусы этого вечера. В Январе вернулся Коля из солдат и мы с ним поехали к Маше на именины.

В Марте умер дядя Андрей [Герасимович Райский] , последние три года он все глупей и глупей делался, у него по всей вероятности был прогрессивный паралич. И чего только с ним не было в течение этих лет, раз сварил лицо в кружке чая, пришел из бани, ему тетя Анюта налила его громадную кружку и отнесла к нему в коморку, его уж не сажали за неряшество за общий стол. Старик попал как то лбом в кружку, дурно ли ему сделалось, заснул ли? Долго не несет он кружку, тетя посылает Сашу посмотреть, выпил ли он чай. Саша приходит и видит отца лежащим лицом на кружке, он поднимает его, лоб обварен, громадный пузырь.

А другой раз по обыкновению пошли мы после обеда к ним, входим на двор, валяются тряпки, вонь гарью страшная, входим, обе тетки сидят на диване и говорят: а мы было сгорели. Их прислуга Татьяна тут же и все три вперебивку рассказывают: тетя Анюта затопила соломой печку в коморке старика, тетя Лиза сидела в дальней комнате за пяльцами, а Татьяна через двор в кухне, слышит тетя Лиза, что Анна кричит: «ай, ой…» «Что это, думаю, Анюта кричит!» пока дошла, комната вся в огне, тетя топчется на одном месте и кричит свое «ой», потом, опомнившись, она побежала за Татьяной, пока та прибежала, старик все там, одел шубу и стоит в огне. Татьяна на улицу и закричала «Горим», тут отец Покровский шел, бросается к ним и уже он вытащил старика, там набрались соседи и залили горевшее тряпье и платье старика, мы пришли, старик уж в своей коморке копается, при нас вышел из коморки и говорит «Анеша! Ничего не вижу!» взглянули мы, а у него все лицо черное, опухло, потрескалось и глаза заплыли, струхнули, страшно за его глаза, послали за доктором, к счастью глаза целы, но ожоги лица и рук страшные. Смерть он тоже получил необыкновенным образом. 2 Февраля тетя Лиза просыпается ночью и видит огонь в передней, перевернулась на бок и подумала, верно старик идет к заутрени, спит, просыпается вновь, опять огонь горит, думает: «Ишь, старик верно забыл потушить свечку», и снова спит. Встала Татьяна и выходит из кухни, уже этак часов 6 и слышит, кто-то у ворот зовет: «Татьяна, Татьяна!» Смотрит, старик в одном белье и на босу ногу калоши, берет его и ведет, а у него, говорит, ноги стучат, как деревянные. Коля потом осмотрел, где он бродил, у них был громадный сад, старик весь сад обошел и двор до самых ворот, сколько время он бродил, никому не известно, заболел с этого дня тифом, ноги отмороженные почернели, проболел до 4го Марта, страдал ужасно, ходил за ним Коля, но тетя Лиза все это время почему то ругалась и уверяла, что он притворяется и никогда не умрет. Хоть плохой он был человек, но перед смертью то это далеко не по христиански выходило, да и обидно для детей, приехала и Маша, которой ужасно было тяжело слушать брань и проклятия на умирающего. Петя страшно плакал, когда умер отец, ему тоже казалось, что старик больше блажит, уж очень он тяжел был, но Коля, это такой сын, целые дни возился с ним, ни разу даже не пороптал на него. Вообще все таки было жалко старика, умершего такой смертью. За год перед этим умерла наша няня Анна Афанасьевна, эта не болевши, на своих ногах, когда провожали брата Сережу в Августе она долго смотрела ему вслед, когда мы пошли на вокзал, и все говорят крестила его и говорила: «Не увижу я его больше!» Через неделю и умерла. Весной с приездом Сережи мы поехали в Архангельское к Пиотровским, Коля ездил с нами, приятно и дружно провели время, Настя увлеклась Сережей очень, да и он не был к ней равнодушен. В Августе мы его поехали провожать в Орел, а оттуда в Петербург, а Мишу встречать в Орле офицером, мы приехали раньше Миши, оставались на вокзале поджидать поезда, с которым приедет Миша, он приехал, как мама его встретила, плакала от радости: «сын офицер!» Останавливались мы у Таисы, пробыли 5 дней, Миша проводил Сережу в Петербург, мы простились у Таисы, а он на вокзале. В этот раз я уж не грустная возвращалась домой, с нами ехал Миша, с которым мы тоже уехали гостить к П. на Александра Невского, Саша был именинник, Настя и Вера от Миши в восторге, да он красавец был, громадного роста, с большими голубыми глазами, темноволосый, статный. Вера влюбилась в него, как позднее сознавалась, да и мудрено было не влюбиться, хорош он был, а Верочка пока никого не видала. В течение, пока Миша гостил, мы виделись часто, время летело, и вот Миша должен ехать к месту назначения в Воронеж, мы с мамой поехали его устраивать, это было в конце Сентября, поехали в чудную погоду и вот начали искать ему квартиру. Города не знаем, уж мы ходили, ходили, как сейчас помню 23 Сентября, заблудились, зашли за Александровский монастырь, наступила ночь, гроза, ливень, выбрались, промокли до нитки, взяли гитару, так в то время называлась в Воронеже извозчичья линейка и когда приехали в гостиницу, Миша сдирал с меня промокший лиф, рукава так намокли, что я без помощи не могла их стащить.