Николай Жуков - Истории из моей жизни. Повесть, рассказы, очерки

Выходя на прогулки, он то и дело отмахивался от острот и шуток стариков-приятелей, которые постоянно подтрунивали над ним за то, что он так балует внука. В ответ на их происки, он только молча посмеивался, сохраняя полное спокойствие, держась за ручку, моей синей коляски. Позже я учился у деда пить горячий чай-кипяток с сухарями, есть тюрю – подслащенное молоко с разломанным на маленькие кусочки хлебом. Я наблюдал, как он рубит дрова, перевозит в летнюю кухню привезенный на зиму уголь, и практически не отходил от моего старика, став его настоящим маленьким «хвостиком».

Арсентий Максимович был очень добрым и спокойным человеком. За всю мою жизнь он ни разу не тронул меня даже пальцем, да и голос повышал крайне редко, позволяя мне почти все. Особенно я любил заглядывать в его святое святых – ящик старинного комода, где дедушка хранил царские монеты, потускневшие от времени фотографии, линзы, спички и другие раритетные вещи, и безделушки.

В кругу своих приятелей и сверстников ветеранов русско-японской, первой мировой и гражданской войн, он любил рассказывать о своих старинных друзьях и подругах, приключениях молодых лет, случившихся еще до революции.

Максимович был единственным мальчиком в своей семье, и поэтому мой прадед, души не чаял в сыне. С возрастом юный повеса начал изысканно одеваться. Костюмы-тройки, яркие галстуки-бабочки, туфли со скрипом, прически с прямым пробором, густые черные и закрученные кверху усы, очаровывавшие многих девушек и женщин, жесткие черные волосы и черные глаза, доставшиеся и мне по наследству.

Дед умел профессионально играть на всех струнных музыкальных инструментах, что было в то время очень модным. А его отец дал возможность сыну получить редкую, но очень престижную в царской России профессию – машиниста паровоза. Говорят, что в свое время, она была такой же трудно достижимой, как и современная профессия космонавта, а специалисты паровозники были «ценнейшим штучным товаром».

В метрическом свидетельстве, выданном его родителям в мариупольской церкви Марии Магдалины, дедушка был записан как Орест, а не как Арсентий. Наверное, им хотелось назвать единственного сына на древнегреческий манер, но затем, по каким-то причинам, его имя подверглось изменению. Вижу в этом козни моей бабушки. Екатерина Ивановна всегда была неравнодушной к иностранным именам и словам, и поэтому назвала своих детей на европейский манер сына Альфредом, а дочь Ренатой. Более того, но и свой день рождения, и, конечно день рождения мужа, она подогнала под международный и государственный праздники Восьмое марта и день годовщины Октябрьской революции соответственно.

В юности Максимович рано познал радость любви, но сумел успешно оставаться холостяком до своего сорокалетия. Отец выделял сыну приличные карманные деньги и поэтому ему были доступны и не чужды даже самые нескромные, и недешевые мужские развлечения. Так в период первой мировой войны он оказался в небольшом польском городке. Прогуливаясь по его узким старинным улочкам, Орест решил вспомнить свою разгульную мариупольскую жизнь и именно с этой целью посетил дом, куда любила приходить мужская публика. Там он пробыл ни мало, ни много, а почти трое суток. Веселый, щедрый и любвеобильный Орест произвел фурор среди окружавших его польских красавиц. Пораженная его возможностями, добротой и красотой хозяйка заведения, устроила торжественные проводы необычайного посетителя. Они сопровождались всеобщим построением всего персонала и бурей оваций тружениц древнейшей профессии. Но в дедовой душе на долгие годы осталась только одна из них, внезапно возникшую любовь к которой, он пронес через всю свою долгую и непростую жизнь.

На излете своих жизненных лет, чувствуя нестерпимое одиночество, Максимович в отчаянии написал большое и нежное письмо Ядвиге, той самой полячке, о которой помнил более полувека. Не зная ее домашнего адреса, он подписал конверт просто: «Польша, Ядвиге Филиппской». Через некоторое время письмо вернулось, назад не найдя адресата и стало достоянием бабушки. «Разбор полетов» был очень эмоциональным, но коротким, дед прекратил его одним взмахом руки. Переполненный эмоциями он вышел во двор, чтобы успокоиться и посидеть на своей любимой скамейке в палисаднике, заросшем пахучими ночными фиалками.

До революции в России не было дискотек, но были танцклассы. Там всегда собирались молодые парни и девушки, желавшие повеселиться и потанцевать, а для Ореста, как для одного из самых уважаемых и желанных посетителей, пожилой дирижер еврей, всегда назначал встречный марш. Дед был очень элегантным молодым человеком. Одеваясь изысканно и со вкусом, он становился объектом особого внимания со стороны женщин. Зимой Орест всегда ходил в новой енотовой шубе – обязательном атрибуте купеческого сословия России. Любимой взрослой игрушкой деда был свинцовый револьвер-пугач, стрелявший специальными пробками. Звук его выстрела напоминал стрельбу из боевого оружия. Пистолет был натерт фосфором (тогда люди еще не знали об опасности этого вещества для здоровья) и от этого ночью светился, приводя в состояние ужаса многих окружающих. Однажды эта самая игрушка сыграла с Арсентием Максимовичем злую шутку. Как-то раз, возвращаясь домой со свидания с молодой красавицей гречанкой, он был встречен группой ее соплеменников. Пытаясь отвадить русского красавца, молодые греки не раз угрожали ему кулачной расправой, но Максимовича всегда выручало его личное оружие. Неоднократно он останавливал агрессию молодых людей вращением ствола револьвера перед большими носами потомков гордых эллинов. Однажды, для того чтобы напугать озлобленных греков, дед попытался выстрелить в воздух, но пробка не сработала. Не задумываясь о последствиях, Орест автоматически заглянул в ствол своего «бульдога». Заряд взорвался, огонь обжег веки и глаза нашего героя. Греки, сбив молодого человека с ног, начали его безжалостное избиение. Неизвестно чем бы все закончилось, но подоспел его закадычный дружек Сашка Фадеев, который решительно и умело разбросал нападавших и благополучно доставил пострадавшего домой, не успев разъяснить грекам, какими безмерными должны быть их любовь и благодарность великому русскому народу, Императрице Екатерине Великой, графу Григорию Потемкину, и, наконец, великому полководцу Александру Суворову – за избавление от гнета турок и крымских татар, и переселение в приазовские степи, где они обрели свою новую родину! Так он спас дедушку от серьезных травм и увечий.

У Максимовича было много закадычных друзей, которые всегда были готовы пойти с ним «в огонь и в воду», но ближайшим и самым лучшим был Миша Горинштейн. Знакомые частенько называли их друзьями «не разлей вода». На веселой танцевальной вечеринке, за биллиардным или карточным столом, на мариупольском пляже, в кулачной разборке или на вечерней прогулке с шикарными барышнями по уютным улицам города, они были неразлучны. Но грянула жестокая гражданская война, полилась алая человеческая кровь. Неожиданно для всех жителей приморский город оккупировали австрийцы. Во время очередной комендантской облавы Миша был схвачен оккупантами и расстрелян вместе с некоторыми другими жителями Мариуполя, имевшими еврейскую наружность. Эту первую свою серьезную утрату дед переживал особенно тяжело. Наверно, поэтому фотографии друга оставались в дедушкином комоде на протяжении всей его жизни. Храню их и я как память о его прошлом.