Татьяна Раутиан - Рассказы бабушки Тани. Книга первая

Сзади из-под вагона торчала «колбаса», круглая железная штука, вроде трубы. Плохие мальчишки ездили на такой «колбасе» без билетов.

Зимой на трамвайной площадке не очень-то поездишь – мороз, да еще и морозный ветерок! Зато в вагоне интересно играть со льдом. Ведь оконные стекла в трамвае замерзают. Иногда на них нарастает толстый слой инея. Папа сказал – это потому, что в трамвае много народу. Все дышат, и пар от дыхания садится на холодные окна. Если приложить к замерзшему окну пятачок и прижимать его теплым пальцем, то на льду отпечатывается рисунок пятачка, особенно если пятачок новый, не стертый.

Наше главное занятие – продышать или проскоблить лед, а то ничего не видно. Того и гляди свою остановку проедешь. Или выйдешь раньше, чем надо. Ведь кондуктор иногда забывает объявлять остановки. Маленькие отдушины очень быстро снова покрываются инеем – надо работать всю дорогу.

А дома толстого инея не бывает. Ведь дома не бывает такого множества народу. Пара мало. И оконные рамы – двойные, так что пар не очень-то проникает между рамами. Но все же проникает. И на наружном стекле вырастают красивые узоры. Ледяные, похожие на сказочный папоротниковый лес. Но потрогать эти рисунки невозможно – они ведь между стеклами!

Папа сказал, что снежинки – это маленькие ледышки. Если на них поглядеть через лупу, видно, что они похожи на шестиконечные звездочки. Но если принести их домой, чтоб рассмотреть как следует, то они сразу тают. Так что приходится, наоборот, лупу вытаскивать на улицу и там, на морозе, рассматривать снежинки.

Когда мы выросли и ходили уже не в детский сад, а в школу, там было замечательное зимнее правило. Если мороз больше 25 градусов, то детям можно в школу не ходить. А то простудятся. Мы очень любили это правило. Утром бежали посмотреть на градусник. Если он показывал 26 или больше (мороза, конечно!), то мы в школу не шли, а шли кататься на коньках, или на лыжах, или на санках. Здорово! Ведь когда катаешься и бегаешь, то ничуточки не мерзнешь и даже становится жарко. Но это был наш детский секрет, и мы про это учительнице не говорили.

Таврический пруд зимой замерзает, и на нем устраивают каток. Выдают всем желающим напрокат коньки или финские сани. Финские сани – это что-то вроде стула, к которому снизу приделаны длинные-длинные полозья, но не плоские, как у санок, а с острым ребром, как у коньков. На финских санях обычно катались барышни с кавалерами. Барышня, вся закутанная и с муфтой, сидит на стуле, а кавалер стоит сзади. Он держится за спинку стула и одной ногой отталкивается, как на самокате. И катится сам очень быстро. И катает свою барышню.

Залив тоже замерзал и становился ледяным и гладким. И тогда финны ездили (или бегали?) по заливу на своих финских санях. Не просто чтоб покататься, а когда нужно было поехать куда-то далеко. В магазин, например, или еще куда-то по своим взрослым делам. На финских санях это быстро, так что и трамваев не нужно!

У нас финских саней не было. Мы зимой ходили в Таврический сад кататься на лыжах и обычных санках. Катали друг дружку и катались с берега пруда на лед. Берег был высокий-высокий, как потолок у нас дома, и очень крутой. Один раз Сережа скатился с горки, лежа на санках. Его там тряхнуло на каком-то бугре. И он стукнулся подбородком об железный крюк, за который к санкам привязывают веревку. Ранка была очень глубокая, и доктор наложил ему швы . Это были металлические скобки, вроде тех, какими бумаги сшивают. И Серега гордо всем показывал свой подбородок. Потом все зажило, и доктор снял эти скобки. Но шрам остался. И теперь Сережа всем гордо показывал свой шрам. Ни у кого из нас не было шрама, только у Сереги!

Зимой не только пруд замерзал, но даже и Нева. Лед был очень крепкий и толстый. Все любили переходить Неву по льду, а не ехать по мосту. Мы ехали с папой и мамой, они – в институт, а мы – в детский сад. Мы выходили из трамвая у Зимнего дворца, спускались на лед около «львов сторожевых» и шли через Неву по тропочке. Конечно, если не опаздывали. На Неве было полно лыжников, которые носились от моста до моста и обратно.

В городе было много лошадей. Потому что мало еще было автомобилей. Зимой по дороге в детский сад мы видели на Неве, прямо на льду, большие сани, запряженные лошадьми. Рядом с ними люди, они большими пилами выпиливают огромные куски льда и складывают на сани. Зачем? Для ледников . Ведь тогда обыкновенных холодильников не было. Их еще не придумали. Молоко и всякие другие продукты хранились зимой – между рамами, а летом – в ледниках. На Неве выпиливали глыбы льда и привозили их в ледники. Главные ледники, для магазинов, устраивали в больших ямах. Глыбы льда привозили и складывали в эти ямы, а сверху насыпали соломы. И там хранили все как в холодильнике. У нас дома такой шкаф-ледник был на лестничной площадке. Мы покупали лед и складывали в этом шкафу. Там было холодно почти все лето.

Тяжелые грузы возили особые лошади, их называли «ломовики». Могучие! Спина широкая, как стол, ноги мохнатые. Их запрягали в большие телеги с автомобильными колесами. Иногда они привозили что-нибудь в магазин в нашем доме. Тогда мы с Юрой и Сережей выбегали и угощали лошадь хлебом с солью. Это для нее как торт. Летом мы приносили арбузные корки.

Еду надо давать лошади с ладони. Она берет хлеб бархатными своими губами, очень-очень осторожно. А если хлеб давать в пальцах, то она может нечаянно укусить. Ей ведь не видно твоих пальцев, у нее глаза видят только вбок, а не вперед. Папа объяснил – почему. Когда лошадь пасется, ест траву, голова у нее опущена вниз. Впереди – только трава. На нее нечего смотреть. Вот она, перед носом. А в это время могут появиться, например, волки. Они ведь не из-под земли появляются, а прибегают сбоку или сзади. Вот поэтому у лошадей глаза смотрят вбок. Чтобы заметить волков, если они подкрадываются. И вовремя удрать. Такие же глаза у коров, у оленей и всех животных, которые едят траву.

Вместо такси пассажиров возили красивые стройные кони. Они назывались «рысаки». Потому что они умели бегать только рысью. Но не умели скакать. И хорошо, что не умели – а то ведь они могли бы задними ногами так стукнуть своего кучера, что ой-ой-ой! Он ведь сидел впереди, на облучке. А седоки – на заднем сиденье. Такси тогда еще не было. Но в городе был один автомобиль, про который говорили, что это – «линкольн». Очень редко удавалось его увидеть. Иногда он подавал сигналы, чтоб люди не попадали ему под колеса. У него снаружи у окна была груша резиновая. Шофер высовывал руку из окна и сжимал грушу в кулаке. И тогда эта линкольная груша громко говорила: