Марина Канунникова - Воспоминания и дневники. Дополнения к семейной хронике

Нам с мамой сплели лапти по заказу мелким стежком лыка, причем лапти имели форму глубоких галош. В лаптях было очень удобно ходить, особенно по воде болот. На болотных кочках росла и малина, и черника. Заблудиться на мокром болоте было очень просто, т. к. кочки тянулись рядами, одна переходила в другую, и масса их создавала форменный лабиринт, залитый водой. Дно было не топкое. Вода мелкая, редко выше колен. Однажды, собирая малину с очередной кочки, я услышал, что с противоположной стороны кто-то чавкает и шевелится. Подумал – мама, но меня насторожило довольно громкое чавканье, однако я увлекся малиной и дошел до конца кочки, где носом к носу столкнулся с медвежонком средней величины, стоящим дыбом. Я и зверюга бросились бежать в разные стороны. Мама, которая уже искала меня, сказала, что видела медведицу с маленьким медвежонком, которые выбежали из болота и скрылись в лесу.

Разговоров было до конца лета.

С обеих сторон лазаретного лагпункта по линии железной дороги были покинутые лагпункты 16-й и 19-й (18-й был в стороне, еще действовал, к нему, по-моему, шла отдельная ветка).

Из любопытства мы заходили в эти лагпункты. Они отличались от лазаретного меньшими размерами зон, вышек было по четыре, только по углам огороженного квадрата. Ограда была усилена рвом с водой. Построек было тоже меньше, и были они какие-то очень мрачные, с маленькими окнами и нарами внутри.

Меня поразил тошнотворный постоянный запах во всех бараках и, казалось, даже на территории. Помещения были необитаемы с прошлого года, а запах устойчиво сохранялся. В лазарете преобладал запах креозота и карболки. Как-то я оказался около КПП, когда ввели колонну больных (были и женщины, некоторые заметно беременные). Колонна прошла близко от меня, и я почувствовал тот же запах, что и в бараках покинутых лагпунктов.

Вообще больных доставляли почти ежедневно, бывали и на носилках, которые тащили ходячие больные, но всегда под конвоем, нередко с собаками.

Умирали в лазарете многие. Постоянно видел, как несут накрытые носилки в морг. Хоронили в братских могилах, на которые ставился столбик с номером. Вокруг лагпункта было несколько кладбищ.

О людях в лагере.

Мое общение с окружающими людьми было случайным и односторонним. Могу достоверно сказать, что в подавляющем большинстве к 10-летнему мальчишке относились очень приветливо, заботливо, а иногда даже с какой-то нежностью. Это понятно, у многих на воле остались дети. Были единичные злобные типы, которых я сторонился.

Засилья уголовников в лазаретном лагпункте не было, преобладала 58-я статья, судя по компаниям подбиравшихся по интересам. Был драмкружок, в котором участвовал отец. Я дважды был на спектаклях, ставили Островского «Не в свои сани не садись» и модного в те годы «Платона Кречета». Режиссером был аптекарь, бывший заслуженный артист республики из Харькова (фамилии не помню). Постановки выглядели бедно по костюмам и реквизиту, но вполне профессионально по игре. Была компания, собиравшаяся в библиотеке. Библиотекарем была очень симпатичная женщина средних лет. Я слышал, что она кандидат наук, бактериолог, работала в НИИ в Киеве, срок получила 15 лет в составе группы сотрудников по ст. 58.10 и 58.13 за «подготовку бактериологического отравления Днепра». Фамилии я не помню, звали Аня. Отличалась тем, что ходила в вольной одежде, тогда как преобладала кругом казенная спецовка и для мужчин, и для женщин.

Собиралась компания и на волейбольной площадке, в основном молодежь. Иногда в команду принимали меня. В лагере я начал играть в волейбол.

В лаборатории, кроме отца, работало еще двое лаборантов и две санитарки. Один из лаборантов, инженер-химик, читал мне вслух и в лицах интересную книжку о мальчике-разведчике в гражданскую войну «Макар-следопыт». Позже я эту книгу никогда не встречал. Этот лаборант был радиолюбитель. Он первый рассказал мне о радио. При мне он собрал детекторный приемник (самый простейший), и несколько раз мы слушали радио (был всего один наушник, даже непонятно, откуда он появился, т. к. трансляции в лазарете не было). Буквально через два дня пришел начальник ВОХР и приемник отобрал.

В лазарете был ларек, который иногда открывался, там бывали и съедобные вещи. Иногда у КПП стояли крестьяне из ближайшей деревни – мордва, все в одежде из домотканого полотна с вышивками и обязательно в лаптях, с женщинами в особых головных уборах, вроде духовных клобуков. Крестьяне продавали продукты.

С питанием у нас было плохо. Отец получал «на вынос» свою порцию в столовой для обслуги. Порции на троих не хватало. Деньги быстро кончились. Мама меняла вещи на картошку, но и вещей, конечно же, было мало, чемодан быстро опустел. Картошку варили в мундире на лабораторной керосинке. Помнится, удивительно вкусная была картошка.

Когда приходили знакомые или сотрудники отца, то обычно приносили что-то съедобное. Угощали едой и совсем незнакомые люди, это я хорошо помню.

В первое наше посещение я часто заходил к соседям в конюшню. Конюхи были приветливые кубанские дядьки, все пожилые. Я сперва помогал, а позже и сам запрягал и распрягал лошадь. До сих пор помню названия деталей сбруи, хотя позже никогда с этим не встречался.

Когда мы приехали на лето 1935 г., то жили в маленькой комнате при лаборатории, в противоположном конце зоны.

Рядом были мастерские. Я повадился в столярную, где ко мне тоже относились хорошо мастера. В столярке я научился обращаться с пилой (продольной и поперечной). Стругал доски и рейки. Впоследствии плотницкие навыки мне очень пригодились. Недели через две после приезда я начал делать педальный автомобиль. И сделал.

Кроме коленчатого вала и оси задних колес, эта конструкция, которую я помню в деталях, была целиком деревянной. Должен сказать, что мастера мне только советовали, как делать ту или другую часть, но делал я все сам.

Для оси пилил ножовкой по металлу прут, а коленчатый вал мне согнули и отковали в слесарке.

Колеса были деревянные, в два поперечных слоя досок, опиливал по кругу лучковой пилой я сам.

Автомобиль получился тяжелый и ездить было трудно, особенно по песчаной почве зоны. Вот по деревянным тротуарам ездить было приятно.

В течение лета второго посещения Темлага, когда отец был уже вольнонаемным и получал какое-то содержание как «сотрудник НКВД» и паек, мы жили прилично, т. е. не голодали.

Мама наварила несколько банок варенья, а также, как и в первый приезд, насушила ягод и сделала пастилу.

Когда мы уезжали в середине августа, отец провожал нас до Потьмы и посадил в поезд.

Во время посадки у нас украли тюк – матрас, одеяло и подушку, в которые были завернуты банки с вареньем и сушеные ягоды. Темлаг есть Темлаг.