Николай Бирюков - Трудная наука побеждать

На второй день фашисты ушли из села. Вслед за ними вступили советские войска, которые сразу же обнаружили своих замученных соотечественников. Среди них нашли медсестру. Несмотря на то что девушка вся была изожжена каленым железом, она еще жила. Ее срочно увезли.

Население села в память погибших советских воинов поставило памятник в 1945 году, сразу после освобождения Венгрии. Заботу о нем взяли на себя рабочие совхоза и пионерский отряд. Во время национальных праздников сюда возлагают цветы. Вокруг памятника, на месте, где стояла кузница, растут 39 каштанов (по числу замученных воинов), как бы символизируя своей шумящей листвой торжество жизни над смертью.

По окончании войны наше село начало отстраиваться, осваивать отобранные у помещиков земли. Сейчас у нас имеется сильное сельскохозяйственное кооперативное хозяйство, большая часть работ механизирована. Жителей у нас всего тысяча человек. За прошлые годы у нас построено более 60 новых домов, несколько магазинов и школы.

Мы, венгры из Вереба, никогда не забудем о советских солдатах, павших за свободу нашей родины, за нашу свободу.

От имени жителей всего села Вереб

председатель исполкома

Габор Силади».

С тяжелым чувством возвращались мы из Вереба на свой командный пункт в Ловашберень. Говорить ни о чем не хотелось, молчали. Душу сжигала ненависть.

Близ командного пункта я увидел генерал-лейтенанта Фоменко с несколькими офицерами 21-го корпуса. Оказывается, их встретили и привели сюда наши разведчики. Вид у товарищей был измученный, и мы посчитали неуместным заводить разговор о происшедшем. Сам Петр Иванович сказал только, что прошлой ночью фашистские танки ворвались в Вереб, и штаб корпуса не смог организованно отойти от села.

Мы помогли Фоменко связаться с дивизиями. Наладив управление, он выехал на свой новый командный пункт.

О том, насколько угрожающей стала к этому времени обстановка на задунайском плацдарме, насколько близка была цель, поставленная перед ударной танковой группировкой фашистов — деблокировать Будапешт, я узнал много позже, в июне 1945 года…

Под Москвой, в Болшево, сводный полк 3-го Украинского фронта готовился к Параду Победы. Как-то приехал к нам Федор Иванович Толбухин.

За завтраком разговор, естественно, вернулся к недавней войне, к трудным боям у озера Балатон.

— Как обычно, — рассказывал Федор Иванович, — Верховный Главнокомандующий позвонил ночью. Поздоровался и спрашивает:

— Как дела на фронте, товарищ Толбухин?

— Плохо, товарищ Сталин.

— А что случилось?

— Немцы, — говорю, — прорвали фронт и в районе Дунапентеле вышли к Дунаю. Тылы 4-й гвардейской армии под угрозой.

— А ты уходи за Дунай? — полувопросительно предложил Сталин.

Какое-то мгновение Толбухин молчал. Конечно, отойти своевременно за Дунай — значит избегнуть риска окружения. Война ведь все равно идет к концу. Однако это был путь наименьшего сопротивления. Оставить огромный плацдарм между Балатоном и Дунаем, на создание которого затрачено столько сил и средств, выпустить из Будапешта 200-тысячную армию врага, — нет, не такого ответа ждало от 3-го Украинского фронта Верховное Главнокомандование.

— И я ответил, — продолжал Федор Иванович, — плацдарм будем держать до последней крайности, надеемся и на помощь Ставки.

— Так, — сказал Сталин. — Другого ответа от тебя не ждал. Потерпи неделю, а там погоним врага — все будет наше.

Передав нам этот памятный разговор, маршал Толбухин на минуту задумался, потом, растягивая слова, добавил:

— А ведь как хотелось мне сказать: «Слушаюсь, уйти за Дунай!» Легче всего, проще всего… Слушаюсь — и никаких гвоздей…

Ход дальнейших событий между Балатоном и Дунаем подтвердил правильность решения маршала Толбухина, санкционированного Сталиным.

В конце января противник пытался еще наступать перед фронтом нашего корпуса. Так, за один только день 5-я дивизия отразила четыре атаки пехоты и танков врага.

Вскоре значительную часть своих сил гитлеровское командование перебросило с нашего участка под Секешфехервар. Кстати говоря, тотчас установить это помог нам примитивный, на первый взгляд, способ разведки.

В самом деле, представьте себе бойца, который лежит пластом и слушает землю. Ночью всякий звук слышен далеко. Ну и что из этого? Засек он шум моторов, стук топоров — валят лес, движение конного транспорта — Какой вывод? Никакой (или ошибочный!), если разведчик один. Но когда на 30-40-километровом фронте корпуса десятки людей из ночи в ночь так вот прослушивает вражеское расположение, записывают каждое наблюдение в специальный журнал, вкупе складывается некая — в настоящем случае яркая картина. Будучи дополнена данными других видов разведки, она-то и помогала нам определить силы и намерения противника.

Мы тотчас использовали ослабление его обороны и предприняли частную наступательную операцию, продвинулись вперед и вернули Замоль и ряд других пунктов.

Полковник Чиковани одним из первых поехал в Замоль, который мы оставили почти месяц назад. По пути он видел повешенных на телеграфных столбах. Видимо, это были люди из тех наших друзей-венгров, которые еще в годы революции побывали в России. Венгерские фашисты из банды Салаши расправились с ними за то, что они смело разоблачали ложь про Советский Союз и его армию.

С одним из таких товарищей, при обстоятельствах не совсем обычных, довелось встретиться ветерану нашего корпуса, замполиту стрелкового батальона капитану Тарину.

Когда подразделение расположилось на отдых, он решил съездить в расположенный поблизости шахтерский поселок Фелеша-Галла и побеседовать с местными жителями. Ведь они уже на следующий день после изгнания гитлеровцев из поселка возобновили добычу угля. Об этом стоило рассказать бойцам.

Капитан Тарин, сопровождаемый ординарцем, приехал в Фелеша-Галла, нашел шахтеров, разговорился с ними. Нашлись и переводчики.

Вдруг в комнату вбежал ординарец:

— Товарищ капитан, в городе бой! Слышна сильная стрельба…

Они выбежали во двор, вскочили на коней, помчались к городу.

Вот впереди, в сумерках, уже маячат силуэты окраинных строений. До места, где располагался батальон, оставалось еще километра два пути по улицам. У въезда на небольшую площадь Тарин услышал автоматную очередь.

Пришпорил коня, но поздно — застрочил еще и пулемет.

Очнулся капитан на мостовой. Сперва даже не сообразил, что случилось, потом почувствовал тяжесть, придавившую ногу — тело коня. А пулемет все татакал, нащупывая жертву.

Тарин попробовал высвободить ногу. Услышал шаги. Схватил автомат, нажал спуск — не работает. Тогда полез в сумку, вынул две лимонки, метнул. В ответ после взрывов — дикий крик…