Зина Капина - Дорогое поколение. Самая красивая – Матенька, Семен Матвеевич

Это было вполне приличное хозяйство для молодой семьи, такое как у большинства крестьян, у середняков. Кроме того, у них не было родителей с обеих сторон, которые бы помогали молодым, как это принято в России.

По старым обычаям родители строили для своих сыновей дома, и когда сыновья женились, то они своих невест, после свадьбы, приводили уже в свой отдельный дом. Но так как родителей у них не было, то они строили свои дома сами и дед, и его братья. Народ в селе трудился от зари до темна, потому что жили трудно, и дел дома было очень много.

Возможно годы, прожитые в семье у немцев, не прошли даром, и у бабушки в доме всегда был порядок, скромная еда на каждый день, и щедрая – на праздники для семьи, родных и соседей.

Но все их достижения в хозяйстве пошли прахом, потому что после революции пришла коллективизация, когда у хозяев отбирали всю скотину и отправляли в колхозное стадо.

Когда выгоняли коров со двора деда Михаила, то все домочадцы вопили в голос, потому что жалко было. А вопить в русской деревне хорошо умеют: один начнет, остальные подхватят – не остановишь!

Но, как говорила Матенька, молодежь недолго горевала, так как быстро поняли все свои преимущества от Советской власти. Теперь по приходу домой, где уже не было скотины, им не приходилось много работать, как раньше, стало больше свободного времени. Жить стало легче, но беднее. Ведь теперь не было дома ни своего молока, ни мяса.

Да, еще были в семье строгие правила поведения для детей и взрослых.

Была Капитолина многодетной матерью, родила она восемь детей, но в живых осталось только пятеро, три дочери и два сына, Это все потому, что бабушка была 1890 года рождения, а в те годы еще не было антибиотиков, и дети часто умирали в младенчестве от болезней. Но зато, кто остался в живых, были сильные и здоровые. Очень крепкие ребята оставались для жизни!

Может поэтому это поколение, здоровых и сильных, как мужчин так и женщин, и выиграло эту войну. Это они поднимали такие тяжести, которые другим поколениям просто не поднять, это они мерзли в окопах и не болели ни гриппом, ни пневмонией, это они работали сутками, падали от усталости и поднимались снова и снова, это все они… вынесли страшную войну на своих плечах и одержали победу.

Но это все будет потом. А пока вернувшись с полевых работ, надо было Матеньки успеть постирать единственные блузку и юбку, высушить ее и выгладить, чтобы успеть на вечерки. А какой форсуньей она была! Любила наряжаться, и в неглаженом из дома никогда не выходила, до глубокой старости. На пятачке за околицей собиралась молодежь со всего села. Матеньке очень хотелось подольше погулять с Ваней и прийти домой попозже. Но тятя ей не разрешал поздно задерживаться, и на сеновале спать одной тоже не разрешали.

И вот она еще с вечера уговаривала сестру Катеньку, чтобы та ночевала с ней вместе на сеновале.

– Катенька, пожалуйста, пойдем вместе спать на сеновал! А то меня одну тятя не отпустит.

– Что толку с тобой там ночевать, буду я там одна всю ночь! Ты же, как всегда, под утро вернешься?! -ворчала сестра, но соглашалась на уговоры.

Если вдвоем, то тятя Михаил мог им разрешить, а тогда Матеньки можно было после гуляний поздно вернуться. Они своего отца тятей звали. Быстрая, она должна была все успеть и дела домашние, и повечерять с семьей, и бегом на вечерки за околицу.

Повечерять – это значило поужинать всей семьей. Правила были строгими: все сидели за столом, на котором стояло большое глубокое блюдо с похлебкой, у всех были свои деревянные ложки. Родители и дети, каждый должен был по очереди, по кругу, зачерпывать похлебку своей ложкой. И если кто-то не в свою очередь зачерпывал ложкой, то отец, сидевший во главе стола, своей большой деревянной ложкой так стукнет по лбу нарушителю порядка, что у того «звезды из глаз» посыпятся. А это значит – очень больно! И потому желающих, побольше других урвать, долго не было, пока кто-нибудь опять не забудется.

Как я поняла, из рассказов моих дядей, тетей и мамы – эти «звезды» за столом видели многие, и как себя вести за столом знали хорошо.

А когда был мясоед, это после Рождества, в доме готовили мясную еду: щи, пироги. В русской печи запекали птицу, делали пельмени и первую чашку с пельменями отец Михаил велел отнести соседке, безродной бабушки, что жила через дорогу.

Эту традицию Матенька сохранила на всю свою жизнь и, как помню я из своего детства, когда в выходные она пекла пироги, то отрезала большой кусок, а то и два, с разной начинкой, и велела мне отнести соседке, слепой бабушке, которая жила в большой семье, с пятью внуками в соседнем доме.

И, когда я сопротивлялась этому, она рассказывала про свое детство и добавляла:

«Вот вырастешь и тоже, всегда, первый кусок на празднике подавай бедным старикам – соседям», – что я и делала потом всю жизнь, пока такие старики жили в нашем подъезде.

Матенька была у отца любимицей, да и как ее не любить такую красавицу, добрую, да миру открытую. Только недолго они радовались, потому что наступал в Поволжье страшный голод, после этого будет другой, но тогда они еще не знали об этом.

Дед Михаил, был сиротой, но были у него еще два брата: Митрофан и Василий и сестра Елена. Каждый жил в своем доме, даже у незамужней тети Лены, сестрицы, тоже был небольшой дом.

Слева, через несколько домов жил в большом и высоком доме, другой брат деда, Митрофан со своей женой Аграфеной, а попросту звали ее соседки Груней или Грушей. А для она была тетя Груша. Детей у них не было и, может поэтому, жили они зажиточно и дружно.

Дед Митрофан был высокий широкоплечий, статный, можно сказать: удался лицом и телом. С лика его можно было картины писать: русоволосый, с правильными чертами лица, голубыми глазами, прямым тонким носом, хорошо очерченным ртом и густой шевелюрой пшеничных волос. А еще носил он богатые густые усы, тоже пшеничные. Говорил он почти басом, голос у него был низкий с хрипотцой, а разговаривал он медленно и Окал, как и большинство сельчан.

Пьяным дедушку Митрофана я никогда не видела. Вот только один раз он был слегка навеселе, на свадьбе моей крестной, ему она доводилась внучатой племянницей. Тихий и довольный, он сидел среди гостей с густой шевелюрой уже седых волос, совсем старенький, с пышными усами и длинной по грудь бородой. И это был единственный гость в таком странном обличии.

Но самое интересное для меня было, как он, сидя возле горячего самовара, распивал чай во все свое удовольствие. Дед, после каждого глотка из блюдца, причмокивал и крякал с громким звуком ха – а—а, подливая чай из большой чашки, которая наполнялась из самовара. Наверное, так пили наши предки с громким довольным кряканьем и кряхтением, наслаждаясь чаем в конце рабочего дня или в субботу, после русской бани, которую топили раз в неделю.