Зина Капина - Дорогое поколение. Самая красивая – Матенька, Семен Матвеевич

Каждый вечер, они с женой проходили мимо наших окон, к себе домой, после работы, большие и красивые, с достойно поднятыми головами и улыбчивыми светлыми лицами. Нам ребятишкам, приехавшим в гости из города, нравилось на них смотреть, они нам казались какими – то сказочными героями, и очень хотелось сходить к ним в гости. И всегда после нашего вопроса:

– А можно в гости к деду Митрофану сходить?

Нам строго отвечали взрослые:

– А вас кто-нибудь приглашал? Вот пригласят – тогда и пойдете!

И вот наступал день, когда высокий великан дед Митрофан заходил, пригнув голову, к нам в избу. После недолгого разговора с бабушкой, он громко, как будто мы глухие, приглашал нас к себе, :

– Ну, пойдемте в гости, будем чай пить с медом и есть груши.

Мой маленький кузен, помня, что жену деда звали Грушей, шел с большой опаской в конце нашей толпы и с ужасом думал, как же мы будем есть эту грушу, подразумевая под грушей – жену деда, Агрофену, а для нас просто, тетю Грушу. Но груши были настоящие, растущие в саду на деревьях. У нас в среднем Поволжье, они были тогда большой редкостью, ведь это южные растения.

Погуляв по саду, наевшись груш, попив в доме чай с мёдом и пирогами, погостив, мы возвращались, довольные, домой, с полными охапками груш и яблок, и еще чего-то, что положил нам на дорогу добрый дедушка.

Помню, что все время, пока дед Митрофан гулял по саду с нами и распивал чаи, – он весь светился, как будто мы родные дети, которые вдруг неожиданно свалились после долгой разлуки, и его счастью не было конца. Да, это были на редкость добрые и светлые люди, которым Бог почему-то не дал своих детей.

У бабушки Елены тоже не было детей, да и семьи своей, к сожалению, не было. Поговаривали, что была красавицей, и будто в девушках ей кто-то порчу сделал из ревности к парню. Она заболела, и красота ее пропала в молодости. Так она не вышла замуж.

Часто она сидела на скамейке перед своим домом, общаясь с теми, кто проходил мимо. Наверное, ей было скучно одной жить. Тетя была спокойной, миролюбивой, и соседи к ней хорошо относились. А в последние годы, именно соседка Татьяна с мужем, когда тетя Лена заболела тяжело, возили ее на своей машине в Самару в больницу и ухаживали за ней до самого конца. И свой полуразвалившийся дом Елена соседке Тане завещала. Правда этот вопрос она согласовала с моей мамой, которая ей доводилась племянницей.

– Матенька, ты не будешь обижаться, если я соседям свой дом подпишу, ведь они за мной, как за родной, ухаживают?

Матенька ответила, что нет.

– Мы, наоборот, им благодарны за тебя, поэтому не переживай, претензий и обид не будет.

Ведь в России дома престарелых очень бедные. Попасть в него считается позором, и поэтому пожилые, одинокие не хотят туда.

Напротив дома Елены, был дом их брата, деда Василия. Тот жил большой семьей, с женой и кучей детей. Он был крикливый и очень трудолюбивый. В его дворе было полно всякой живности, и мне, девочке из города, приезжающей на каникулы к бабушке летом, было все интересно.

Ходить просто так в гости нам бабушка не разрешала, хотя мы и просились к дедушкам Василию и Митрофану. Они оба жили рядом, по разные стороны от дома Капитолины. Только, если бабушка давала какое-то поручение, тогда можно было сходить. Так я однажды попала во двор к деду Василию, который просто кишел всякой живностью: и телята, и гуси, и бараны, и куры, и утки, и лошади, и даже красивые индюки. Только я зашла в изгородь, где вся живность жила, немного посмотрела, как выскочил дед Василий, отругал меня и своих детей, за то, что меня пустили к животным.

Ну, это, в основном, из-за того, что я дико закричала, когда погнались за мной гуси. Я налетела на жеребенка и на лошадь, которая еще и лягнуть могла. Только деревенские дети знали, что к ним нельзя сзади подходить. А пока я в ужасе кричала, бегая по двору от шипящих гусей:

– А-а-а, помогите!

Родственники-подростки покатывались надо мной, сидя на крылечке. Как это и принято было у деревенских: посмеяться вдоволь над городскими.

Попало всем, дед Василий схватил меня и выставил за ограду, подальше от животных и птиц. И строго-настрого запретил мне заходить на скотно-птичий двор их дома. Ох, не понравился мне этот крикливый дед: не понимала я тогда, что кричал он, потому что заботился о моей безопасности.

Дед Василий всю жизнь трудился дома и на работе, чтобы дать хорошее образование своим детям. Один из них, Николай, закончил аспирантуру, защитил диссертацию и преподавал всю жизнь в Самаре, в одном из лучших её вузов. Николай был женат, жил в большой квартире, в центре города, но детей у них не было. Когда дядя Коля вышел на пенсию, он переехал в свое село и прожил там до конца своих дней. Сначала я удивлялась, зачем он уехал из своей престижной квартиры, из центра большого города в деревню, а потом поняла: это были «лихие» 90 годы, и он спасался от черных риэлторов, которые заполонили страну, и одинокие владельцы квартир пропадали повсеместно.

Поэтому, в то время, переехать и скрыться в деревне – это был лучший вариант для пожилого и одинокого человека. Кроме Николая, были у деда Василия еще и четыре дочери, двое из них, погодки с Матенькой, дружили и поддерживали друг друга всю жизнь.

И когда беда, называемая голодом Поволжья, стала приближаться, быстро и неминуемо, к селу, тогда два брата Михаил и Василий, покумекав вместе, как им спасти своих детей, решили старших дочерей отправить в Среднюю Азию. Ведь отправив старших, они и младших спасут, потому что им еды побольше достанется, когда семья уменьшится.

Страшно было, конечно, отправлять в такую даль, и сердце родителей кровью обливалось. Да выхода не было. Люди в Поволжье вымирали целыми семьями, а некоторые и деревнями.

И со слезами на глазах четверых девчонок-сестриц, две дочки Михаила и две Василия, проводили в Среднюю Азию в чужие, далекие, но сытые края.

Сколько я не спрашивала, как они смогли уехать в Среднюю Азию, никто ничего не рассказал. Как будто там была какая-то тайна, и все дали клятву никогда об этом не рассказывать. Поэтому я ничего про это путешествие не знаю.

Из прочитанного мною, я узнала как миллионы беженцев, у кого были силы и хоть какие-то возможности, бежали от голода в разные края, много погибало в пути, но многие и добирались. Поезда и вокзалы были переполнены толпами обезумевших людей, которым уже было все равно куда уехать, лишь бы подальше от голодных краев, где люди все поели: и овощи, и картофельные очистки, и кору деревьев, и листья, и лебеду, желуди, траву, крапиву, сено, солому, но и это закончилось. И началось самое страшное: были случаи, что люди стали поедать людей, на улицу было страшно выходить. И все, кто мог, бежали от этого ужаса куда глаза глядят. В вагоны было не пролезть, и люди ехали на крышах, на ступеньках, кто как мог.