Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

Результатом литературного творчества В. А. Игнатьева стали «Очерки по истории села Русская Теча Челябинской области» [8] Очерки В. А. Игнатьева по истории села Русская Теча Челябинской области (январь-апрель 1961 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711). и, кроме того, отдельные очерки по истории Зауралья [9] Очерки В. А. Игнатьева по истории Зауралья (1961 г.). (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722). , вошедшие в «пермскую коллекцию» воспоминаний автора. Объём их превзошёл автобиографию, семейную хронику и очерки по истории духовно-учебных заведений вместе взятых. Для местных краеведов и родоведов его воспоминания – драгоценный клад. «Теча теперь разрушена «до основания», и у меня зародилась коварная мысль: дай, думаю, напишу о своей старушке и отправлю в «кладезь» Павлу Степановичу, может быть кто-нибудь потом, лет через 50 заглянет в мемуары и пожелает узнать, что получилось из Течи». [10] Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 1 апреля 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 33–34). И. С. Богословский предлагал отправить некоторые из очерков в печать. Сам В. А. Игнатьев считал, что силы его переоценивают, и отказывался от публикации, воспоминания представлялись ему далёкими от современности.

20 апреля 1961 г. в письме к И. С. Богословскому В. А. Игнатьев писал: «Дорогой Иван Степанович! Я посылаю Вам последнюю тетрадку из мемуаров о Тече. Я написал на ней: Dixi et animam levavi (Я сказал, или высказался и облегчил душу [по-латински – ред. ]). Я не знаю, кому принадлежит это выражение; чуть ли не Мартину Лютеру. Я хочу сказать, что то, о чём я писал в своих мемуарах, было велением, побуждением animi mei. [11] animi mei – по-латински моего ума. Все эти воспоминания властвовали над моей душой и требовали от меня, чтобы я о них написал и вот: Dixi et animam levavi. Вы знаете, с чего началось моё писание мемуаров: Вы затронули во мне страницы прошлого из истории alma matris nostrae [12] alma matris nostrae – по-латински нашей родной школы. , а потом цепной реакцией пошли и другие Memorialia. [13] memorialia – по-латински воспоминания. Вы подогревали моё писание, я писал и писал их с мыслью, что может быть, кто-нибудь их почитает и вспомнит о том, о чём в них написано. Теперь я знаю, что по крайне мере два человека – Вы и Павел Степанович – их читали, и, пожалуй, «с меня и довольно сего сознанья». Я уже писал Павлу Степановичу, что если он найдёт их заслуживающим внимания, то включит их в тот фонд, который он собирает. В них всё-таки отражено прошлое. Я боюсь, что с моей стороны, было бы нескромным и претенциозным говорить о посвящении их кому-либо: вот-дескать нашёлся какой-то писатель, но всё-таки хочу сказать, что мне хотелось бы, если Вы не будете возражать, передать их Вам на Ваше полное усмотрение, а именно: кодифицировать их, может быть, произвести некую корректуру и т. д. Я думаю, что всё это нужно сделать в контакте и по совету Павла Степановича. Я прилагаю настоящее письмо к моему последнему мемуару о Тече, как своего рода официальный документ, то, что по-латински называется testamentum. [14] testamentum – по-латински завет. Я очень благодарен Вам за участие Ваше в моих мемуарах, а именно за то, что Вы иногда давали им направление, хотя бы[ло] очевидно, что мысли наши совпадали. Я также очень благодарен Вам и Павлу Степановичу за сердечное отношение ко мне…». [15] Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 20 апреля 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 72–73).

Тогда же Павлу Степановичу он сообщал: «Недавно я отправил последнюю тетрадку о Тече Ивану Ст[епановичу] с эпиграфом: Dixi et animam levavi. Я на самом деле своими мемуарами облегчил душу, а то все эти персонажи стояли над моей душой и твердили: напиши, напиши. …

Теча, как видно, принесена в жертву победному шествию прогресса и культуры и о ней ничего не останется в памяти потомства, если только.… Теперь, когда старое уходит или уже ушло, так хочется что-либо оставить на память и обидно, почему раньше не приходила в голову мысль, например, собрать материалы по истории теченской церкви и самой Течи». [16] Письмо В. А. Игнатьева П. С. Богословскому от 25 апреля 1961 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 165. Л. 36 об.). Таким образом, он считал необходимым сохранить для потомков свои мемуары.

«Очерки по истории Зауралья» стали второй главной темой мемуаров В. А. Игнатьева, наряду с «Духовной школой накануне Октябрьской революции» (трилогия). В письмах он сообщает, что любой, кто заинтересуется его воспоминаниям, может привести в желанный ему вид. [17] Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 10 мая 1963 г. (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 215. Л. 101–101 об.).

В 1964–1970 гг. для Уральского архива литературы и искусства, который был организован В. П. Бирюковым, В. А. Игнатьев по памяти восстановил и в значительной степени повторил «пермскую коллекцию», в то же время, дополнив её новыми воспоминаниями. В. П. Бирюков составил статью «Бытописатель В. А. Игнатьев и его рукописи» (16 февраля 1968 г.) [18] ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 1273; ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 421. , которая затем вошла в опубликованную им книгу «Уральская копилка». [19] «Бытописатель из Течи» // Бирюков В. П. Уральская копилка. Средне-Уральское книжное издательство. Свердловск, 1969. С. 95–101. В ней он сделал обзор очерков В. А. Игнатьева, в том числе и по истории Зауралья, под названием «Анатомия» родного села», и дал такой отзыв о Василие Алексеевиче:

«Тысячи уральских пенсионеров, которые могут писать, обрадовали бы потомков своими воспоминаниями, а между тем пенсионеры просто «отдыхают» и порой не знают, как время убить, куда деться от скуки…

По счастью всё же среди «отдыхающих» иногда встретишь людей, которым такой отдых противен, и они пишут свои воспоминания. Несомненно, среди уральцев первое место по этому случаю принадлежит жителю ВИЗа в Свердловске Василию Алексеевичу Игнатьеву.

… Долго ли трудился над очерками автор, много ли он извёл бумаги из них, может сказать вес пачки с очерками – почти три четверти килограмма!»

Вероятно, В. П. Бирюков ошибся здесь, но только в весе, т. к. с учётом двух «коллекций» – «пермской» и «свердловской» – вес может исчислятся в несколько килограммов. Но больше всего поражает возраст автора мемуаров: он их писал, когда ему было от 74 до 83 лет.

Мемуары Василия Алексеевича Игнатьева стали частью архивного фонда, т. е. перешли в общественное достояние, в 1965–1971 гг. [20] Подробнее см. ст. «В. А. Игнатьев и его воспоминания» в Части I. «Семейная хроника Игнатьевых». , но долгое время оставались не востребованными или недоступными для исследователей. Причиной тому, вероятно, служило в первую очередь происхождение автора – выходца из духовного сословия, и непопулярность и сложность тем, связанных с церковью и духовенством в конце синодального периода и в начале периода формирования отношений атеистического государства с церковью. С одной стороны, автор считал, что не всё было так безнадёжно отрицательно в быту у представителей духовного сословия, как это обычно изображалось у некоторых авторов художественных произведений, которые использовались в официальной атеистической и антирелигиозной пропаганде. В некоторых очерках он сделал попытку описания патриархального быта духовенства с некоторой долей юмора в подражание Лескову [21] Лесков Николай Семёнович (1831–1895) – русский писатель. Автор романа-хроники «Соборяне» (1872). или Гусеву-Оренбургскому. [22] Гусев-Оренбургский Сергей Иванович (1867–1963) – русский писатель. Автор повести «В стране отцов» (1904). Рассказы С. И. Гусева-Оренбургского с некоторой долей юмора изображали патриархальный быт духовенства. С другой стороны, из всех персонажей своих мемуаров самой сложной и противоречивой фигурой для автора стал Теченский протоиерей Владимир Александрович Бирюков. [23]«Его трудно разгадать, – пишет автор, т. е. трудно определить, как получился такой характер. Это осталось загадкой и для тех, кто его знал лично». [24]Образ В. А. Бирюкова является центральным при описании автором представителей теченского духовенства.