Василий Игнатьев - «DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

Дорожка по «маленькому лесу» приводила прямо к запасной плотине у мельницы. Это было нашим первым знакомством с водопадом. Река в этом месте разделялась на два рукава, образуя остров. На одном рукаве её и расположена была мельница, а на другом рукаве устроена плотина для поднятия горизонта воды. Излишняя вода шла по верху, образуя водопад. Вода падала примерно с высоты 3–4 метра шириной в 6–7 сажен. У подножья плотины ставились морды, в которые чаще заползали раки, чем рыбы. Кода мы подросли, то тоже пытали здесь счастье. Нашему детскому воображению этот «водопад» представлялся целой Ниагарой. Здесь же мы знакомились с тем, что позднее стали называть омутом.

Этими видами замыкалось наше первое знакомство с окрестностями нашего села по реке Тече, так сказать, наш ранний детский микрокосмос. Дальше мы уже шли по следам наших старших братьев – «первооткрывателей» чудесных красок на реке Тече. Кто читал о Робинзоне Крузо, то не мог не воспламениться желанием открывать новые места в природе. Кроме того, вероятно каждый мальчик в известном возрасте по природе в душе является Робинзоном, если только не лишён фантазии и способности фантазировать. Естественно, что робинзоны были и среди наших старших братьев. Они-то и были первооткрывателями «Штатского», «Швейцарии» и других мест, а Красная горка и Поганое ещё раньше известны были всему населению Течи. Наши «первооткрыватели» поднимались по реке вверх и пешим порядком по берегу и по реке на долблёнках – «битах». Здесь они открывали и острова и полуострова, заливы, проливы. Нашли даже остров Св[ятой] Елены, на который был сослан Наполеон. Все эти открытия они и передали нам, и не только передали, а привели нас на них и показали их. Это совпало уже с тем нашим возрастом, который является отчасти переходным к юношеству, а отчасти уже юношеским. К этому времени наш коллектив значительно разросся и пополнился за счёт приезжавших в село к родственникам юношей и девушек. Сборным пунктом являлось «Штатское место» в бору, у обрыва при спуске к реке. Кто назвал это место «Штатским» и почему так назвал – осталось не известным. Позднее дальше в бору открыто было тоже красивое место, которое названо «Поповским», как излюбленное место гуляний и «полей» местной «поповки», но название «Штатское» существовало раньше второго и независимо от него. Скорее «Поповское» позднее было названо в противоположность «Штатскому».

«Маленький лесок» от бора отделяет ров, образованный от размыва почвы ручьём при таянии весной. Ров этот стабилизировался, а сосны по обе его стороны защитили его от действия ветров, внизу и по бокам его пошла зелень, а по средине пролегла полоса от колёс – колея. Летом в это рве всегда тень и пахнет прелым мхом. Шум в верхушках сосен нарушает тишину внизу. Редко, редко проедет кто-либо по этому рву, к плотине с желанием сократить путь к ней вместо обычного по горе. За этим рвом чуть заметная тропинка вела к штатскому месту. Дорожка шла по глухому бору, покрытая шишками и иглами, падающими с сосен. Дорожка эта была больше ориентиром в движении, чем настоящей дорожкой, тропой, почему и была мало заметной. Почти неожиданно они заканчивалась просветом в лесу и обрывом. Маленькая площадка и составляла то, что называлось штатским местом. В этом месте лес, вода, небо смыкались в одну гармонию, и глазу открывалась даль с широкой панорамой далёкого леса, полей, луга с пасущимися на нём коровами, овцами и более близкими к нему мельницей и запасной плотиной. Почти не вооружённым глазом можно было видеть высокую тощую фигуру мельника с перевязанными верёвочкой волосами, хлопочущего около «вишняков» (коней для подвода воды к колёсам) и зычным голосом дающего команду «засыпке» (человек, который засыпает зерно в бункер для размола). Чудесный вид со «Штатского» открывался при солнечном закате, когда горизонт на западе становился пурпурным, вдали на лугу виднелись телеги с возвращающимися с полей крестьянами, вода в реке блестела от уходящих за горизонт солнечных лучей; в низинах речной поймы появлялись первые вестники поднимающегося тумана; устанавливалась ночная тишина; слышался только отдалённый шум водопада и вот-вот должна появиться луна и набросить тени на реку от стоящих у обрыва сосен. Наступал час, когда песня сама собой зарождалась в душе и рвалась на свободу. Далеко, далеко разносились:

Глядя на луч пурпурного заката,

Стояли мы на берегу Невы,

Вы руку жали мне – промчался без возврата

Тот сладкий миг: его забыли вы…

Слети к нам, тихий вечер,

На мирные поля.

Тебе поём мы песню,

Вечерняя заря…

В жаркий летний день приятно было у обрыва под тенью сосен почитать книжку под убаюкивающий шёпот сосенок. «Штатское» было вместе с тем гаванью: здесь всегда опрокинутыми лежали баты рыболовов, лежали «вольны, не хранимы», чем и пользовались наши «первооткрыватели», отправляясь в свои походы. Здесь же одним летом стояла громоздкая лодка сына торговцев Васи Новикова, на которой «первооткрыватели» возили своих друзей, а главным образом – барышень на показ открытых ими мест вплоть до Еремеевской мельницы с остановкой на Красной горке и Поганом месте. «Штатское» было также местом для купанья, а в течение одного лета стояла даже купальня для жены земского начальника с плетёным коробом вместо стенок и пола, куда озорник из нашей же братии наспускал раков.

За «Штатским» в низине реки – пойме был небольшой лесок, а за ним шёл опять высокий берег, круто спускавшийся к реке. Это было продолжение бора. Площадка на горе и составляла то, что называлось «Поповским». Река здесь образовала залив, в центре которого был маленький островок, а за ним был полуостров. И тот, и другой были покрыты берёзками, сосенками и травой со цветами. У островка был сделан, так называемый, копанец – узкий канал, перегороженный для установки морд. Здесь однажды нашли убитым нашего придворного рыбака Андрея Абрамовича. Бедняк, говорили, любил заглядывать в чужие морды, и вот однажды поплатился за это своей жизнью. Кто его убил – осталось тайной. Нужно сказать, что в селе было несколько случаев убийств в поле – и убийц никогда не находили. Случай с Андреем Абрамовичем имел, однако свои последствия, после этого озорники пугали им нас: вдруг поздно вечером кто-либо постучит в дверь, подделываясь под речь Андрея Абрамовича и скажет: «Не надо ли рачков?»

У островка была большая заводь, вся усеянная речными лилиями. Эта картина в дальнейшем предстала перед нами в стихотворении Бальмонта «Умирающий лебедь» – «Заводь спит…» Весь же обрывистый берег «Поповского» с тропинкой внизу у реки мы встретили потом в «Обрыве» И. А. Гончарова.

На «Поповском» устраивалось «поле». У обрыва шумел самовар, на траве расстилались половики, ковры, на них яства к чаю и к выпивке с закуской. Песни. Для молодёжи – танцы.