Эдуард Петрушко - Колхозники

– Сейчас с нас все соки выжмут, включая желудочный, – тихо говорит Черников Юра, небольшого роста хрупкий блондин, пиная комок грязи.

– Потом выпьют кровь, убьют и съедят местные крестьяне, – отвечаю я и смотрю по сторонам. Вспоминаю песню из кинофильма «Приключения неуловимых»:

«Поле, русское поле…

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле,

Студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:

– Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок».

Работников совхоза на поле не видно, одни серые шинели. Сержанты расставляют личный состав по длинным бороздам и раздают грязные ведра. Картошку убирать я умел или думал, что умею. Каждый год собирал ее у бабушки в деревне и у родителей на даче. Но после первых двух часов работы в поле я понял, чем отличается промышленная уборка от работы на собственном поле.

На горизонте неожиданно поднялась огромная волна белого тумана, заклубилась, забурлила и с невероятной скоростью двинулась к нам, как будто защищая картошку от незваных гостей. Клубы тумана вздымались, закручиваясь узлами, падали вниз, расплескиваясь по полю. Все замерли, наблюдая за необычной картиной. Туман ушел так же внезапно, как и появился, мы опять загремели ведрами.

Вы собирали картошку в шинели, сапогах и плащ-палатке? Это зрелище – помесь бульдога с черепахой, взрыв на макаронной фабрике. Куча грязных курсантов, подобрав полы шинели, ползают по жирной земле и собирают в ведра картошку, потом – в мешок. Картошка – ведро – мешок – картошка – ведро – мешок. Кажется, это нескончаемый замкнутый круг. Спина деревянная, ноги ватные, казалось, наступил колхозный ад. Я проклял себя, родное училище и местных жителей, но полз по грядке, выполняя ненавистную работу.

Стоящий на должности ротного фотографа время от времени фиксирует эту экзекуцию, что позволяет мне слегка отвлечься от однообразного выматывающего труда. Обед. Привезли полевую кухню, жуем невкусный харч, под дождем, 20 минут перерыв – и опять в позу черепахи.

– Блин, я ненавижу эту картошку! – шепчет стоящий на соседней грядке курсант Саша Бойков. Саша похож своими кудряшками и преисполненной оптимизма физиономией на молодого Пьера Ришара. – Клянусь, я ее есть больше не буду! – добавляет он.

– Тогда ты просто сдохнешь, – говорю я, бросая очередную порцию овоща в ведро. Сержанты наравне со всеми собирают злополучные плоды и параллельно наблюдают за подчиненными. Застыл на месте больше чем на минуту – тебя быстро взбодрят.

Едем обратно, слегка откидываю тент кунга. Смотрю на небо, бурое облако гналось за нами, хороня под собой наше недавнее юное прошлое, моросил дождь. На душе тяжело, тело ломит от переутомления.

Осенью демобилизация – великое событие в жизни каждого солдата срочной службы СССР. К этому событию готовятся с первого дня службы. Подготовка усиливается ближе к дембелю, ночи напролет разукрашиваются альбомы и готовится парадка. У нас в училище дислоцируется рота «обеспечения учебного процесса», т.е. в ней служат поварами, водителями, писарями срочники. Вот они наряжались на дембель, как Деды Морозы: фуражка солдатская, но с офицерской кокардой и генеральским козырьком; парадная форма ушита-перешита, негнущиеся погоны, аксельбанты, белый ремень, обточенные сапоги. Но самое главное – «ордена»: «Отличник ПВ» всех степей, ГТО, спортивная разрядность, обвешанный значками, как бульдоги-рекордсмены.

Мы смотрим на построенных дембелей слегка высокомерно, но одновременно с завистью – они едут домой, а у нас строевая подготовка. Неожиданно теплое осеннее солнце пробивалось сквозь облака, нагревая плац и деревья.

– По разделениям! Делаай раз!!! – командует взводный.

Мы замираем, как фигуры на шахматной доске. Левая рука прямая, отведена далеко назад, за спину. Правая вынесена согнутым локтем вперед на уровень третьей пуговицы. Правая нога стоит всей ступней на теплом асфальте. От напряжения лица у нас окаменели, портянки мокрые, между лопаток струится пот.

– Делай два!

Мы с грохотом опускаем левую ступню на асфальт, шлепая всей подошвой, делаем шаг вперед.

– Делай раз! Меняем позу и проделываем все с другими частями тела. Прямо кремлевский полк, укуси его суслик! Научиться ходить строевым шагом – это не стакан горелых семечек слузгать.

Вечером идем в баню. Хотя какая баня? Баней и не пахнет – моечный зал – каменные скамейки, цинковые тазики, латунные вентиля, обрубки хозяйственного мыла, мочалки, похожие на мокрые конские хвосты. Скручиваем полотенца в «морковку» и больно жалим друг друга. Потом становимся под горячий душ и трем друг другу спины до красноты, до боли.

Выдают свежее белье и портянки. Портянки имеют в армейской жизни особенное значение. Их наматывание – процесс с виду простой, как пачка спичек. Но на самом деле это целое искусство, от которого зависит твое здоровье, а на войне и вся жизнь. Это как известные стихи про елочку в лесу, запомнить которые ты долго не можешь. Матерчатый прямоугольник из фланели или байки имеет уставной размер 50 на 75 см. Этот клочок материи пришел в нашу современность из прошлых мохнатых веков, когда еще носили лапти. Поддерживая традицию, крутим портянки. Сначала надо закутать большой пальчик или все пальцы, кто как приноровился. Потом опа! Одним махом всю ступню. Обернуть вокруг голени оставшуюся часть портянки и уголочек заткнуть за обернутое. Удобно и легко. Вспотели ноги – снял, перевернул, намотал на ступню сухое, а мокрое – вокруг голени.

Свежие и румяные, строимся возле бани. Смотрю на дома вокруг училища: горящий свет в квартирах, в груди что-то сжалось, вспоминаю дембелей, которые сегодня поехали по домам. Жутко захотелось в родную квартиру на Ленинском проспекте, размышления прерывает команда «Запевай!», идем строем в расположение части.

Постоянная жизнь в военном коллективе, однообразные дни и вот эта бравая песня растворяют тебя как личность в общей массе одинаковых мужских тел. Ты становишься незначительным винтиком, который абсолютно лишен самостоятельности и свободы. От этих мыслей становится грустно, переключаюсь на повседневные заботы и думаю, как бы мне закосить завтрашнюю зарядку, на которой мы бежим шесть километров.

Мы «колхозники». Что можно взять с «колхоза»? Правильно, урожай. И не урожай в высоком смысле выращенных полковников и генералов, а что ни на есть обычный, в смысле пожрать… Одолев очередное бесконечное поле второго хлеба на Руси, то бишь, картошки, заныкали один мешочек. И не для того чтобы пожарить или запечь, а что ни на есть с благородной целью – оказать посильную помощь в обеспечении продуктами семье курсанта Сергея Никишина. Его молодая и красивая жена Оля снимала дом в поселке Летний Отдых, недалеко от училища. После ужина и до отбоя было достаточное количество времени, чтобы совершить «самоход» без особого риска быть замеченными в отсутствии со стороны бдительных сержантов или повязанными патрулем за пределами училища. Под покровом темноты группа из трех курсантов, унося на себе дневную добычу с колхозных полей, в полном понимании совершаемого воинского правонарушения, двинулась к «лазейке» на волю. Без особого труда, практически бесшумно, как учили нас первоклассные преподаватели кафедр «Общевойсковой тактики» и «Тактики пограничных войск», преодолели незамысловатое заграждение в виде бетонного забора с колючей проволокой. Чуткий курсантский слух и обостренное восприятие окружающего уловили чье-то присутствие рядом. Одеревеневшие, с широко раскрытыми глазами, пытающимися что-то разглядеть в темноте, готовые в любую секунду сорваться в жестком спринте по пересеченной местности, самоходчики напряженно вслушивались в тишину. Сквозь бешеный стук собственного сердца до ушей донеслись звуки струйки воды, бьющейся о бетонный забор, – кто-то беззаботно или с умыслом справлял малую нужду на цитадель подготовки политических кадров погранвойск СССР. Разбираться с наглецом не было ни времени, ни желания, да и здравый смысл подсказывал известную аксиому – «раз тебя тут никто не видел, значит, тебя тут и не было». Но ситуация взбодрила, гулял адреналин, голова гудела, мешок с картошкой несли, словно он не весил ничего и был пушинкой. В награду за содеянное молодая красивая девушка напоила группу самоходчиков вкусным чаем.