Наталия Калныш - Уроки итальянского

– Пошли?

– Угу.

Он взял мою сумку, и мы покинули площадь.

Южные ночи имеют привычку обрушиваться внезапно. Еще пять минут назад было относительно светло, а через мгновение мы с Монтазом оказались в совершенно темном переулке – будто кто-то выключил рубильник.

Извилистые неаполитанские улицы ночью мне почему-то напоминали своих львовских сестер – такие же узенькие, мощеные брусчаткой. Только вот мусора на них было намного больше. Я то и дело спотыкалась о пустые бутылки, картонки, фруктово-овощную кожуру.

Через поворот мое внимание приковал чахлый фонарик, ливший жидкий желтый свет на кучи разнообразных отходов. Вот одна из куч зашевелилась, оттуда выглянула остроносая мордочка, а затем показалось упитанное тело местной крысы. Она была величиной с небольшую таксу. Грызун сел под фонарем, привел себя в порядок, а покончив с туалетом, начал заниматься исследованием полиэтиленовых пакетиков, ровным слоем покрывавших тротуар. Не найдя ничего из того, что могло бы удовлетворить его гурманские замашки, он неспешным вальяжным шагом пересек улицу.

Хозяйская невозмутимость крысы лишила меня дара речи. Идя за пакистанцем по ночному городу, я чувствовала себя куда менее уверенно, чем это животное. А что, если Надежда была права? Нет-нет! Даже если это так, то толстых крыс я боюсь куда больше сутенеров.

Из подворотни слышалась журчащая речь на незнакомом языке. Когда мы поравнялись с источником звука, я увидела группу из четырех мужчин, которые живо что-то обсуждали. Заметив нас, один товарищ что-то крикнул Монтазу. Судя по интонации, это было приветствие. Монтаз прожурчал какую-то фразу в ответ и кивнул в мою сторону. Мужчины засмеялись. Мне от смеха этого стало нехорошо, хотя, не исключено, что потешались арабы вовсе не надо мной. Выбитая из состояния равновесия трущобной крысой и откровенными мужскими взглядами, я затравлено посмотрела на своего спутника. Монтаз сказал:

– Не бойся, – и мягко взял меня под руку, – скоро будем дома.

Завершился наш променад перед двухэтажным зданием с облупившейся штукатуркой. На лестничной клетке пахло плесенью и кошками. Монтаз громко постучал в зеленую дверь слева:

– Фила!!! Sono io! Apri! (Это я! Открой!)

Из квартиры доносилось шарканье тапочек, кашель и звон ключей. Затем в дверном проеме показалась хозяйка квартиры – мужеподобная брюнетка с тонкой сигареткой в углу рта.

– Чао, Фила. Это Наташа, твоя землячка, – Монтаз кивнул в мою сторону, – я тебе утром о ней говорил.

– А-а-а, – протянула женщина, – что-то припоминаю. Ну, заходите.

Мы вошли в жилище Филы. Оно состояло из маленькой комнатки, треть которой отгораживал хлопчатобумажный отрез ткани в мелкий цветочек. За занавеской находились умывальник и унитаз. Высота потолков была явно рассчитана на лилипутов, так как я в полный рост в комнате не помещалась. Чтобы без проблем передвигаться по этой «норе», мне приходилось затейливым образом выворачивать шею или подгибать колени.

В центре комнаты стояла кровать, вернее, кровать составляла ВЕСЬ центр комнаты. Размеры ложа тут были ни при чем, причина крылась в пигмейских габаритах жилья. Мне казалось, что я попала в меблированную картонную коробку из-под телевизора. Монтаз поставил на пол мою сумку:

– Ты тут оставайся, а я завтра приду. Чао.

– Чао.

Когда за Монтазом захлопнулась дверь, я вздрогнула, и мне стало очень-очень неуютно. Даже на площади было как-то веселее. Фила спросила:

– Откуда ты?

– Из Луцка. А Вы?

– Из Ивано-Франковска. Монтаз говорил тебе про плату?

– Нет. Ничего не говорил.

– Так вот, десять долларов – ночь.

– Хорошо, – я протянула Филе зеленую купюру.

Женщина посмотрела ее на свет и, удовлетворенно хмыкнув, спрятала в карман.

– Ты можешь у меня ночевать, пока место себе не подыщешь.

– Спасибо Вам. Мне бы помыться с дороги, если можно?

Фила махнула в направлении цветастой занавески и я, взяв полотенце и мыльницу, стала пробираться через кровать к умывальнику. Надо сказать, что кровать украшал ворох какого-то тряпья, обойти который не представлялось возможным. Как только я на него ступила – раздался вскрик, и из тряпичных недр появилась всклокоченная человеческая голова. От неожиданности мыльница выпала у меня из рук, и белый брусочек подкатился к ногам Филы.

– Да не бойся ты! Это Мария.

Марией называлось полупрозрачное существо, судя по имени, женского пола. Подобную степень истощения мне доводилось видеть когда-то в медицинском учебнике. Там описывалась болезнь с романтичным названием «кахексия», и была иллюстрация – фото женщины-скелета. Лично я в скелетах не вижу ничего страшного, если только они не живые. А Мария была живой. Об этом свидетельствовали: во-первых – крик, во-вторых – открытые блестящие глаза. Других признаков жизни за Марией не замечалось.

– З-здравствуйте. Меня зовут Наташей, – поздоровалась я.

В ответ существо только глубже зарылось в постель.

– Что с ней? – спросила я Филу.

– Да ничего, устал просто человек. Выходной у нее сегодня.

Фила не была настроена на длительный диалог, поэтому я не стала ее больше ни о чем спрашивать, и удалилась за занавеску.

Все мысли мои заняла Мария. Невозможно представить, что эта женщина вообще способна передвигаться, не то чтобы работать. Вдруг до меня дошло, что в квартире ОДНА кровать, а людей в три раза больше. Значит, спать предстоит с Филой и скелетом Марии! От такой перспективы меня передернуло. «Спокойствие, только спокойствие, – говорила я себе, – в любом случае это лучше, чем ночевка на улице».

– Я ухожу, Наташа. Буду поздно, меня не жди и ложись спать. Тут еще девчонки придут, так ты им дверь открой, они – свои, – донесся голос Филы из-за занавески.

– Открою.

От усталости у меня уже подкашивались ноги и слипались глаза. Я разделась и осторожно легла на кровать, подальше от Марии.

– Не бойся меня, я не кусаюсь, – сказала женщина-скелет.

– Я и не боюсь, – ответила я и на всякий случай чуть отодвинулась к краю.

– Ты не думай, раньше, ДОМА, я пышкой была, вроде тебя. Это ТУТ так похудела.

– Работа у Вас тяжелая, да?

Мария вздохнула:

– Да, не из легких. Я посудомойкой в ресторане на пристани работаю. Гляди, – и протянула ко мне руки.

Кожа на ладонях была воспалена, местами трескалась и гноилась.

– Что это?

– Моющее средство. Целый день руки в нем держу, вот кожа и слазит.

– Ну, Вы бы побереглись как-то, – сказала я неуверенным голосом.

– Побереглись, – повторила Мария, – как тут побережешься? Ты, небось, вчера только из ДОМА. Видела, что на площади творится?

– Уйма народа…

– Вот именно. И всем работа нужна. Знаешь, сколько желающих на мое место?