Наталия Калныш - Уроки итальянского

– Что за одна?

– Мы с ней на Пьяцца Гарибальди познакомились.

– Ну, смотри, если передумаешь – обращайся. Все ж не чужие – поможем.

В дверь постучали, и Таня пошла открывать.

– Кто там?

– Это я, Монтаз.

– Чего тебе надо с самого утра? – бросает из-за занавески Фила.

– По вам, красавицы, соскучился, – Монтаз игриво щипает Таню, а та шутливо бьет его по рукам.

– Ага! Соскучился он! По Наташкину душу пришел, так и скажи.

Мужчина ничего не отвечает. Я вскакиваю с кровати:

– Мы…э-э-э… Нам на вокзал надо. К знакомой моей.

Начинаю лихорадочно собираться. Необходимо привести себя в божеский вид, чтобы произвести благоприятное впечатление на потенциального работодателя.

Из зеркала на меня смотрят припухшие глаза, и я вдруг замечаю, что вся шея покрыта, как ошейником, сплошным красным пятном. Последний раз такая оказия случилась со мною сто лет назад, после экзамена по фармакологии. Я сильно перенервничала, потому что не могла найти спрятанную в левом сапоге шпаргалку. В конце концов, все обошлось благополучно (шпаргалка оказалась в правом сапоге), но последствием страшного студенческого стресса стала малосимпатичная сыпь на шее в виде красного ошейника.

Дерматит «от нервов», как объяснил мне врач в кожном диспансере, прошел тогда за пару месяцев. И тут опять – нате, пожалуйста! Никак я не ожидала от своего организма такого подвоха. Сыпь увидела Фила:

– Что это за зараза у тебя?!

– От нервов это, – извиняющимся тоном произнесла я.

Вот черт! Сыпь эта мне сейчас совсем ни к чему. Пусть бы уж лучше на каком другом месте появилась, шея – слишком заметно же! Монтаз отвел в сторону мой подбородок и присмотрелся к пятну.

– Плохо, – заключил он, – в аптеку надо.

Незапланированный дерматит ставил под реальную угрозу мое трудоустройство…

Вещей «под горлышко», которые могли бы прикрыть покрасневшую шею, у меня с собой не было. Как-никак, я же в теплую страну собиралась, потому-то и ограничила свой гардероб двумя-тремя легкими блузками. Имелся, правда, один теплый свитер, на случай холодов, но и он выставлял мою шею на всеобщее обозрение.

– Может, Наташ, ты платочек какой повяжи, – посоветовала Мария.

– Да не ношу я платочков. Нет у меня ничего такого.

– Тогда сходи на базар и купи! А то люди от тебя шарахаться будут. Откуда ж им знать – проказа это, или «нервное», как ты говоришь.

– Типун Вам на язык.

В словах Марии был резон. В мгновение ока от сыпи я не избавлюсь, а пугать народ мне сейчас нельзя.

– Зайдем на рынок, а? – обращаю на Монтаза умоляющий взор.

– Зайдем-зайдем. Купим тебе платок, – улыбается пакистанец, – Собирайся.

– Минуточку!

За «минуточку» я успела подвести тушью припухшие глаза и распустить по плечам волосы (с целью максимальной маскировки дерматита).

– Наташа, ты раньше шести не приходи. Никого дома не будет, – предупредила Фила.

– Не приду.

Похоже, мне придется слоняться по городу целый день.

– Пошли сначала в аптеку, – Монтаз взял меня за руку и повел прочь из пахнущего кошками дома.

Я старалась запоминать дорогу. Мало ли, а вдруг мой поводырь потеряется, как я тогда «домой» попаду? Мне ведь даже адрес не известен. Поворот, поворот, мусорные баки, магазинчик с вывеской «Dolci» и аппетитными пирожными в витрине. Запоминай, Наташка, запоминай! А вот и «Farmacia», то есть «Аптека».

Монтаз продемонстрировал пожилому аптекарю мою шею со словами:

– La ragazza e malata. (Девушка больна).

Аптекарь в ответ предложил какую-то баночку со сметаноподобным содержимым. Монтаз еще о чем-то поговорил с аптекарем и заплатил за лекарство.

– Возьми, Наташа. На ночь намажешь.

– Спасибо.

Хоть бы помогло! Я-то хорошо помню, что шеей это дело может и не ограничиться. Прошлый раз начиналось все с красного ошейника, а потом сыпь пошла по предплечьям, животу и внутренней поверхности бедер. Наверное, Монтаз обладал даром читать мысли, потому что ни с того ни с сего спросил:

– Больше такого нигде нет?

Я отрицательно замотала головой.

– Монтаз, ты не бойся, это не заразно. Нет!

Мне была неприятна сама мысль, что этот человек может меня сторониться из-за какого-то несчастного покраснения.

Монтаз мне нравился. Видимо, в детстве я насмотрелась слишком много индийских фильмов. Как результат – смуглые кареглазые брюнеты с внешностью Алладина и Али-Бабы вселяли в душу мою благоговейный трепет. Даже продавцы персиков и арбузов на родном Варшавском рынке оказывали на меня гипнотическое, парализующее волю влияние. Я знала за собой такую слабость, потому мимо прилавков с южными плодами старалась пройти как можно быстрее. Это спасало мой кошелек от разорительных оптовых закупок.

– Монтаз, а ты давно в Италии?

– Семь лет.

– Скучаешь по дому?

– Да.

Монтаз достал из нагрудного кармашка фотографию. На ней – женщина в черном одеянии с тремя детьми.

– Лейла и дочери.

– А когда ты к ним вернешься?

– Не знаю. Я им деньги отсылаю. Пакистан – бедная страна, – Монтаз погрустнел.

Семь лет! С ума сойти. Неужели все эти семь лет хрупкая пакистанская газель верно ждет своего Одиссея?

– Монтаз, ты тут с Людой, да? А у Лейлы там, в Пакистане, тоже кто-то есть?

– Нет. Нельзя. Она живет в доме моего отца.

Плохо дело. Бедная Лейла. Совсем не завидую ей. Что с того, что она вроде как замужем? Мужа-то нет рядом, и неизвестно когда он объявится. А может и не объявится вовсе.

– Ты любишь Лейлу?

– Люблю.

– А Люду?

– И Люду люблю.

Стало быть, в сердце мастера тату хранится достаточно большой запас любви и хватает места не только для законной супруги.

По моим понятиям, Монтаз не мог не нравиться прекрасному полу. Хоть был он и невысокого роста, зато великолепно сложен и гибкий, как пантера. Яркая цветастая рубашка, которая смотрелась бы смешно на бледнолицем мужчине европеоидной расы, лишь подчеркивала сияние бронзовой кожи пакистанца. Даже если мои соседки по комнате правы, и Монтаз имеет невинное сутенерское хобби, то разве нельзя ему слабость эту простить за одни только миндалевидные глаза?

Поворот, поворот, новая незнакомая улица. Мы идем на рынок. Впереди маячит цветастая рубашка, я пытаюсь от нее не отставать. О том, что базар уже близко, нас оповестил нарастающий гул.

Я никогда особо не любила больших скоплений народа – и, по возможности людские толпы обходила стороной. Говорят, восточный базар – совершено уникальное и незабываемое зрелище. Не знаю, там бывать мне не приходилось, но его неаполитанский брат меня ошеломил. Не грудами мерцающей серебром рыбы и диковинных чудищ морских, не горами благоуханных плодов и специй, а бьющей через край энергией и силой голосовых связок торговцев. Продавцы, подобно обезьянам ревунам в период гона, орали что есть мочи над своим товаром призывные рулады.