Роман Жуков - Исповедь Звезды

7.

В середине 80-х на экраны страны вышел художественный музыкальный фильм "Пришла и говорю", повествующий о жизни и творчестве нашей незабвенной примадонны. И в этом фильме то ли случайно, то ли специально – теперь уже могу сказать точно: «Специально!»– мельком был показан адрес, по которому жила в то время наша суперзвезда: Москва, ул. Горького д.37. В мою голову сразу же врезалась мысль о том, что мне надо обязательно сходить туда и посмотреть, что там происходит. А может быть, если конечно повезет, мне удастся вживую увидеть саму Аллу Пугачеву, или даже подойти к ней, не как к звезде, а как к простому советскому человеку, выходящему из своего подъезда, и запросто поздороваться, или даже предложить ей послушать какую-нибудь из моих песен. Вдруг ей какая-нибудь из них понравится, и она потом будет это петь? Что я только себе тогда наивно не представлял в своей, воспаленной от открывающихся передо мной перспектив, голове. Но я знал точно: мне надо туда пойти. Это было больше чем любопытство. Это был мой шанс, шанс – как своеобразный символ, который позволит перешагнуть ту невидимую грань, которая вечно разделяет артиста и зрителя на обычном концерте или спектакле. Настоящих живых артистов до этого дня я видел только с галерок зрительных залов в виде маленьких точек, напоминающих мне скорее насекомых, чем людей, которых можно было разглядеть только в бинокль. Сам тот факт, что я смогу увидеть Пугачеву на расстоянии перекидки парой фраз приводил меня в полный восторг. Естественно, первым делом выйдя из кинотеатра "Россия", после просмотра этого фильма, я направился по указанному, как будто специально для меня, адресу. Благо, это было совсем недалеко. Сообщество из 15-20 человек, которое околачивалось у пугачевского подъезда, встретило меня со сдержанной враждебностью. Сразу посыпались вопросы: кто я? откуда? зачем сюда пришел? и т.д. У меня сложилось такое впечатление, что они вообразили себя преисполненными некоей миссией охранять нечто бесценное от окружающего мира, и ни под каким предлогом не давать чужакам приближаться к вожделенному подъезду на расстояние пушечного выстрела. Подъезд Пугачевой находился со стороны двора в углу, образованном двумя домами буквой Г. Сам дом представлял собой огромный многоподъездный кондоминиум со своими консьержками, дворниками и лифтерами, выходящий фасадом на улицу Горького, а со стороны подъездов – на лежащую метрах в ста от них улицу 1-я Брестская. Темные контуры фигур людей у подъезда с едва различимыми лицами, освещаемыми еле долетающим светом от фонарей с Брестской, являли собой непреступный рубеж обороны, сравнимый разве что с рубежом обороны Сталинграда, который не оставлял врагу ни малейшего шанса прорваться на подконтрольную им территорию. О том чтобы поговорить с Пугачевой или даже хотя бы просто ее увидеть, не могло быть и речи. Но кто знал, что через некоторое время я подружусь с этими, как окажется довольно-таки милыми, хотя и немного странными людьми, и эта новоявленная дружба приоткроет очень важную дверь на моем пути, святая святых каждой концертной программы – за кулисы!

Иерархическая лестница в стане пугачевских поклонниц строилась по принципу от главаря, и нисходила по мере убывания статусности, которая приравнивалась к проведенному у подъезда времени, до низших ступенек, и тем самым очень напоминала советскую армейскую дедовщину. Заправляла всем ярко-типажная, энергичная и преисполненная всегда боевого духа рыжеволосая девушка-оторва, которую звали Света Саратовская. Причем «Саратовская» – было скорее не фамилия, а прозвище, определяющее место ее рождения. Ниже по статусу, но тоже очень влиятельные по сути, были две подруги – Ира и Лена, по прозвищу «Панки». Ну и так далее, по убыванию до самых, так сказать, незначительных членов, то есть до новичков. Как нетрудно догадаться, объединяла всех этих людей воедино безграничная и преданная любовь к неповторимому таланту Великой Аллы Борисовны Пугачевой. Да я и сам, чего уж там греха таить, был немало впечатлен талантом этой фантастической женщины. По словам же самой А.Б., все эти люди являлись лишь прилипалами, греющимися в лучах ее безбрежной славы. И днем и ночью, и в жару и в холод, несли самоотверженную околоподъездную вахту люди-поклонники, не пропуская в свой круг кого попало и всецело предаваясь пленительному обсасыванию старых и новых сплетен касательно Пугачевой и ее приближенных. Уж не знаю каким боком, но со временем мне все же удалось влезть в эту иерархию и получить, пусть и птичьи, но все же права, которые мне позволяли беспрепятственно подходить к подъезду и наравне со всеми принимать участие в этой активной жизни, бурлящей самыми разными и такими интересными для меня проблемами. Со временем подъезд Пугачевой стал для меня еще одним постоянным, если не сказать, самым главным, местом времяпрепровождения наряду с техникумом, участием в ансамбле в ДК "Мир" и, конечно же, зарабатыванием на хлеб насущный. Причем последнее довольно-таки здорово стимулировалось за счет огромного клиентского потока, который пропускал через себя пугачевский подъезд. Люди, как говорится, туда валили валом. Со всех концов всей нашей необъятной Родины ежедневно к подъезду стекались новоявленные зеваки поглазеть на диво дивное и, как правило, всегда упирались в поклоннический кордон, от которого и получали всю последнюю информацию о сценической и закулисной жизни всесоюзной звезды. Я же благополучно использовал этот постоянно ротирующийся человеческий ресурс для развития своего небольшого бизнеса. Все вокруг знали, что у меня можно всегда по сходной цене приобрести разнообразный ультрамодный дефицит, напрочь отсутствующий где-либо еще в предперестроечной столице. Дни, когда проходили концерты с участием Пугачевой, всегда были для поклонников долгожданным событием, хотя и не лишенными трудностей. К ним, как правило, всегда готовились загодя. Лучшие умы предподъездного сообщества строили планы по методу оптимальной оккупации того или иного концертного зала. Причем попасть в сам концертный зал была не проблема. Проблема была попасть за кулисы, туда, где, как правило, была тройная охрана, и людей, не имеющих отношение к администрации или артистам, туда без особого пропуска просто не допускали. В ход шли любые средства: от личных связей с сотрудниками концертной площадки до поддельных пропусков и бейджиков. Элементом высшего пилотажа считалось просочиться в закулисье вообще без всего вышеперечисленного, а именно – используя либо плохо защищенный выход из подвала, как было в "Олимпийском", либо банально пролезть через окно, предусмотрительно приоткрытое ранее прошедшими соратниками, как бывало в Лужниках. Далее в покоренном закулисье облюбовывался артистический бар, столбился какой-нибудь неприглядный самый дальний столик и начинался вожделенный процесс сопричастия ко всему там происходящему. Мимо тебя весь вечер туда-сюда сновали звезды, участвующие в концерте, и ты чувствовал себя с этими людьми почти на равных, ты был в центре какого-то особенного мира, быть в котором разрешено только концертно-артистической богеме и тебе. Каждая минута, проведенная в закулисном баре, доставляла поистине блаженное удовольствие и использовалась мною как время общения со всяческими звездами на предмет взятия в их репертуар моих песен, так и сугубо практической стороной. Конечно же, я имею в виду реализацию среди артистов моей ширпотребовской снади, всегда присутствующей при мне на подобных мероприятиях. Кстати говоря, эта моя коммерческая деятельность зачастую и являлась поводом для более тесного знакомства с артистами и следующего за этим предложения послушать мои песни. Боже, какое счастье было впарить какой-нибудь звезде какую-нибудь яркую заграничную тряпку, после чего тут же стать своим человеком, с которым можно общаться на любые темы от искусства до политического положения в мире. Первой жертвой моего композиторского натиска стала певица Катя Семенова. С ней меня познакомил ее муж и по совместительству гитарист ее группы Андрей Батурин, который накануне у меня приобрел то ли джинсы, то ли свитер. Катя на пару с Вячеславом Малежиком вела шоу, проходившее во дворце спорта Лужники, которое называлось "Шире круг". Слава Малежик для меня не представлял ровным счетом никакого интереса, поскольку исполнял исключительно свои песни, а вот Катя, она пользовалась услугами разных композиторов, попасть в число которых и было моей целью. Более того, она была большой поклонницей заграничного дефицита и часто с благодарностью в мой адрес пользовалась моими спекулятивными услугами. Можно сказать, что мы даже дружили. Я несколько раз приезжал к Кате и Андрею домой, они жили тогда в Измайлово, где демонстрировал на фортепьяно свои незамысловатые песенки. Имея такое весомое прикрытие, как Катя Семенова, я уже без особого труда, чуть ли не на правах участника ее коллектива, мог преодолевать любые кордоны охраны на всех концертах с ее участием. Помимо Кати, моим композиторским вниманием были не обделены: Ирина Понаровская, к которой я также часто приезжал домой дабы помузицировать, Ирина Аллегрова, на стадии работы в "Электроклубе", ну, и, конечно же – Алла Пугачева.