Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том II

Комнаты в освобождавшейся квартире были невелики и, как весь дом, низенькие. Комната, выходившая двумя окнами на улицу и двумя во двор, имела примерно 12 квадратных метров площади. К ней примыкала вторая с окном, выходящим на улицу, ее размер около 6 квадратных метров. Внутренние стенки обеих комнат составляли стенки плиты, около которой был узкий проход, соединявший маленькую комнату с кухней. Одно окно кухни выходило в промежуток между домами 128 и 130. Ее размеры были не больше 4 квадратных метров, из которых третью часть занимала плита. Дверь из кухни, как и из первой комнаты, вела в сени.

Вряд ли можно было назвать эту квартиру удобной, даже и в те времена, когда советские люди были далеко не так взыскательны, как теперь. Но Борису Алешкину она приглянулась с первого раза. В первой комнате было светло и солнечно. Хотя в ней, как и в остальной квартире, царил страшный беспорядок, сама квартира была довольно чистой, и, конечно, ни в какое сравнение не шла с той темной и мрачной комнатой, которую Борис хотел было нанять.

В квартире находилась молодая, немного растерянная женщина, пытавшаяся сложить и увязать в большие узлы разбросанное белье, постель и посуду. Около ее ног вертелась девочка лет двух, такая же светлоглазая и светловолосая, как и ее мать. А в небольшой деревянной кроватке лежал второй ребенок, месяцев пяти.

Старушка, зайдя вместе с Борисом без стука, сразу же приступила к делу.

– Вот, Груня, я на вашу квартиру постояльца нашла. Может быть, он у тебя кое-что из вещей купит, не нужно будет бросать их, или на Сенную везти… Потолкуйте с ним, а я пойду. – И старушка вышла.

Хозяйка квартиры, смахнув какие-то тряпки с видавшего виды венского стула, предложила его Борису, а сама уселась на раскладную железную кровать.

– Вот ведь какое дело, мой муж Миша – лейтенант, в армии служит, срочное назначение получил в Ростов, и мы должны туда переезжать. Он-то уже две недели как уехал, а теперь написал, чтобы мы собирались. Что ему вот-вот дадут квартиру, он отобьет телеграмму, и тогда мы должны немедленно выезжать.

Мы же здесь хозяину вперед платили, еще за ним за три месяца долгу осталось. Он, наверно, не отдаст, да и негде ему взять. Неделю как жену схоронил. Остался с мальчишкой, сыном. Теперь все пьет. С горя, поди. Да и барахло тут у меня есть кое-какое, не знаю, что с ним и делать. С собой брать нельзя, на базар везти, так что за него выручишь? А здесь вряд ли кто купит…

Так что, если вы согласны заплатить мне за те три месяца, что у нас хозяину уплачено и купите кое-что из вещей, то все и хорошо будет. Можете хоть завтра и переезжать. Только я с ребятами до телеграммы мужа еще несколько дней в маленькой комнате поживу. У вас семья-то большая?

– Да нет, – ответил Борис, – я, жена да дочка.

– Ну, тогда вам помещения хватит. Двор у нас хороший, сарайчик есть. Хозяин в огороде еще и грядку дает. Колодец во дворе, да и водопроводная колонка, вон на углу квартала, всего шагов сто. И жильцы у нас хорошие. В другой квартире – рабочий с Кожевенного завода живет, семья у него большая, но детишки тихие, спокойные. В доме напротив, он тоже нашему хозяину принадлежит, – двое пожилых людей живут, давно уж, наверно, лет двадцать, так они тоже спокойные люди.

Ну, а сам хозяин… Он когда-то извозчиком был… Он тоже мужик тихий, даже когда и выпьет, то не шумит… Если вы согласны, пойдем к хозяину, он как раз дома и, кажется, трезвый, сразу и договоримся.

Борис осмотрел еще раз квартиру и осмотрел стоявшие в ней вещи. Хозяйка заявила, что она, кроме одежды, постели и посуды, ничего брать не будет. Сравнительно быстро они договорились, и Борис стал обладателем трех кроватей (одной двуспальной, второй узенькой, раскладной и третьей детской), обеденного и кухонного столов, двух тумбочек, двух табуреток, самодельного кухонного шкафа, плетеной этажерки, трех стареньких венских стульев, пары кадок с фикусами и даже картонной «тарелкой» репродуктора, висевшего на одной из стен первой комнаты. За все это пришлось заплатить 60 рублей, кроме того, нужно было еще отдать 45 рублей за 3 месяца квартирной платы. Однако договорились, что все деньги будут выплачены при выезде хозяйки квартиры.

После этого Борис, сопровождаемый Груней, зашел в квартиру хозяина. Когда она рассказала о том, что нашла вместо себя жильца, согласного занимать квартиру на тех же условиях, как и они, уплачивая за жилье вперед, Давыдыч (так обычно звали хозяина), посмотрев на обоих безразличными глазами, только кивнул согласно головой, так и не сказав ничего в ответ.

Груня показала Борису двор, свою грядку, на которой уже краснели помидоры и лежали огурцы, сарайчик с небольшим запасом дров и познакомила его с соседями по дому.

Из них дома была только хозяйка, еще моложавая и довольно красивая женщина лет 38, которую окружало трое ребятишек, один из них держался за ее юбку. Женщина чем-то очень напомнила Борису его Новонежинскую хозяйку, бывшую украинкой. Фамилия этих соседей – Нечитайло, тоже указывала на украинское происхождение.

Соседка очень приветливо поздоровалась с Борисом и, узнав, что он женат и уже имеет дочурку, заявила:

– Ну, от и добре, буде с кем моим хлопцам играть. Веселее будет во дворе. Привозьте их скорейше, пока шелковица не отошла.

А во дворе, у самых окон квартиры, облюбованной Борисом, действительно росло высокое дерево, ветви которого были густо усыпаны темными, по строению немого похожие на малину, ягодами. Такие же валялись под ней. А у ребятишек Нечитайло, впрочем, как и Груниной дочки, все мордашки были перепачканы чем-то лилово-красным. Это, как впоследствии узнал Борис, был сок шелковицы.

Покончив таким образом с жилищными делами, Борис уже был готов к тому, чтобы отправиться за семьей. Правда, надо было бы еще разделаться с той комнатой, т. е.забрать у хозяйки 5 рублей задатка и, главное, свою кожаную куртку, которую он, как мы знаем, повесил в предполагавшемся жилье. Но хозяйка этой комнаты произвела на него такое отталкивающее впечатление, что он очень не хотел с нею встречаться. Он отложил завершение этого дела на будущее время. Этому способствовало и то, что он вдруг почувствовал себя плохо. Неприятные ощущения появились утром при посещении им туалета. Как ни плохо Борис разбирался в медицине, но, припоминая то, что он когда-то вычитал в книжках Янины Владимировны Стасевич, он понял, что заболел «нехорошей» болезнью. Что на него свалилось новое несчастье. Его «приключение» было справедливо наказано.

Ужас его при предположении об опасности заболевания был так велик, что будь у него в этот момент какое-нибудь оружие, вряд ли бы наш рассказ имел дальнейшее продолжение.

На работу он явился с опозданием более чем на два часа и с таким мрачным и убитым видом, что Романовский сразу обратил на него внимание.