Маргарита Агашина - Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников

И у меня в запасе есть одна история… «Луконинские валенки».

История о луконинских валенках – это быль. Но сколько бы раз я её ни рассказывала, мне она всегда кажется сказкой. Мне и начать-то её каждый раз хочется давней строчкой Луконина: «Слушайте, дети, сказку…»

…Шёл октябрь 1968 года. Приближался луконинский юбилей. Кто-то сказал, что на юбилейные дни в Волгоград приедут пятьдесят поэтов из разных республик и областей, потому что праздновать своё 50-летие Луконин будет не в Москве, а у нас.

За это я полюбила Луконина ещё больше! Я люблю его за то, что он – Луконин. За то, что, когда мне случалось бывать в столице весной, он – единственный на всю Москву! – спрашивал меня с тревогой:

– Ну, как там хлеба? Не горят?

Как же было его не любить!

Но любовь любовью, а юбилей юбилеем. Ведь любовь не возьмёшь в руки, не покажешь друзьям, не положишь на полку! И я стала думать, что же я подарю Луконину в день его 50-летия.

Это была трудная задача. Во-первых, приедут пятьдесят поэтов, пятьдесят романтиков, пятьдесят выдумщиков. Охота ли быть хуже других? А во-вторых, что подарить человеку, у которого всё есть, у которого всего столько, что он сам не помнит, что у него есть и чего у него нет.

Думая о подарке, я вспомнила, как однажды, разбирая вороха бумаг в одном из письменных столов Союза писателей, нашла я листок, исписанный широким луконинским почерком. Это было то ли начало автобиографии, то ли воспоминание о детстве – нелёгком, не всегда сытом. Мать одна растила троих детей, денег в доме всегда не хватало. Однажды на хуторе сгорела валяльная мастерская. И мать Луконина купила по дешёвке оставшуюся от пожара пару валенок – один серый, другой чёрный. Сёстры Луконина уже невестились и стеснялись ходить по хутору в разных валенках. И тогда в них пошёл в школу Луконин.

Всё было решено: вот как понаедет к нему гостей со всех волостей, так я им и расскажу эту историю и подарю Луконину пару валенок – один серый, другой чёрный!

Дальше всё было, как в сказке. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается!

Я начала со знаменитого сталинградского универмага. Потом пошла в Дом обуви, потом – в Детский мир. Валенок не было. Я изъездила весь город – от Тракторного до Заканалья – валенок не было. Тогда, набравшись смелости и захватив с собой писательское удостоверение и депутатский мандат, я поехала на обувную базу. Валенок не было. Утром следующего дня я поехала на толкучку. Валенок там было – море! Но – увы! – это было чёрное море: серых валенок не было.

Я протолкалась там почти до закрытия. Устала. Замёрзла. И, ещё не зная, зачем, купила всё-таки пару чёрных валенок и поехала домой. Помня одно из главных правил настоящей сказки – «Утро вечера мудренее», – легла спать. А проснувшись, точно знала, что я буду делать дальше.

Если нельзя купить и невозможно достать, то остаётся один честный выход: покрасить один из двух чёрных валенок в серый цвет!

Я пошла к знакомым художникам. Их было двое. Это были настоящие художники и очень разные люди. Они внимательно слушали мою сказку о луконинских валенках. Когда я замолчала, один из них улыбнулся, как Светлов, – не поймёшь, то ли горько, то ли счастливо, – и сказал лихим голосом:

– А мы реалисты! Мы призваны отображать правду жизни, а не замазывать светлой краской её тёмные стороны.

Другой сказал по слогам:

– Мы ху-дож-ни-ки! А не маляры.

И я пошла к малярам.

Это были честные маляры и добрые люди. Они поняли меня с полуслова.

– Если тебе нужно, – сказали они, – мы тебе из чёрного сделаем хоть серый, хоть белый, хоть обратно чёрный, хоть какой хочешь! Но тогда у тебя от валенка ничего не останется. Это будет уже не валенок, а сухая штукатурка с накатом.

Было с чего затосковать! Но ведь в настоящих сказках герою всё удаётся с третьего захода!

Я пошла по третьему кругу, и он привёл меня к главным сказочникам нашего города – в театр кукол.

Мне навстречу вышел немолодой усталый человек, только что отыгравший два спектакля. Я вытащила из сумки валенки и опять – в третий раз! – завела свою просьбу, свою нужду, свою сказку о луконинских валенках. Я говорила, старалась убедить и смотрела ему в глаза. Но такими далёкими, такими чужими были эти усталые глаза, что я поняла: пришла сюда напрасно, этого человека сказками не пробьёшь – он сыт ими по горло!

Но когда я замолчала, он улыбнулся и с нежностью потянул носом с детства памятный дух новых валенок.

– Понимаете, – сказал он, – керосин не всякая краска берёт. Но мы попробуем…

Он взял у меня один валенок и скрылся за глубокой маленькой дверью. А я осталась в холодном бархатном зале – одна, с чёрным валенком в руках и тихой мыслью о том, что я, наконец, спасена.

Но когда минут через десять из той же глубокой двери вышел мой Спаситель, и я увидела то, что он держал в руках, я похолодела.

Это был тот же валенок. Но, боже мой, как быстро и как непоправимо он изменился!

Он стал седым и деревянным. Словно сделан был не из тёплой, живой овечьей шерсти, а из шкуры старого сивого мерина, который когда-то был всё-таки вороным. Куда девался его милый, с детства памятный керосиновый дух? От валенка несло ацетоном, маникюром, цивилизацией. Я готова была заплакать и провалиться сквозь землю!

Я хотела сказать своему Спасителю всё, что я о нём думаю. Но он не зря был Главным Сказочником! Он раньше меня знал всё, что я могла бы ему сказать, и не дал мне рта раскрыть:

– Конечно, это не совсем то, – сказал он тихо. – Но ведь вы и дарить будете не кому-нибудь. А поэту…

Был конец октября, в этот день в городе выпал первый снег. И, все зелёные, стояли по колено в снегу деревья. Я шла домой, прижимая к груди свои разноцветные валенки, и была так счастлива, словно не

Луконину, а мне подарили что-то такое, чего нигде не купишь и чего никогда не забудешь.

Я шла и думала, что, вот, лет сорок назад по первому снегу в разноцветных валенках бежал в школу маленький Луконин. И это была самая тёплая, самая чистая, самая светлая дорога в его жизни. Сразу вспомнились другие дороги, по которым Луконину довелось идти, с которых ему посчастливилось вернуться.

И я поняла, что одних сказочных валенок мало.

Тогда я взяла у себя дома пятьдесят осколков с Мамаева кургана, которые летом собирали мы там с моими ребятами. Пусть Луконин делает с ними, что захочет. Пусть бережёт. Или раздаст друзьям, которые приедут его поздравить: он юбиляр – его воля!

Но об одном я его попрошу: пусть он всё это – и валенки, и осколки – сначала покажет дочке. Чтобы младшая Луконина знала и не забывала, в чём и по каким дорогам ходил её отец.

…Сколько бы раз ни рассказывала я эту историю, она кажется мне сказкой. Но это быль.