Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография

Сейчас 2016-й, и мы потеряли много наших друзей. Поэтому у меня есть причина задуматься о том, что я не долговечен и тоже не бессмертен. Кроме того, мои дети подтолкнули меня размышлять и о моем будущем.

Еще не оглох. Еще не мертв.

Это уже не в первый раз со мной. Смерть оставила глубокую рану во мне, забрав моего отца в тот момент, когда решение его сына-хиппи отказаться от комфорта и связать свою жизнь с музыкой стало давать плоды. Затем смерть снова нанесла мне удар, когда с промежутком в два года умерли Кит Мун и Джон Бонэм. Им обоим было по 32 года. Я поклонялся им. Тогда мне казалось, что эти парни никогда не умрут. Они были бессмертными. Они были барабанщиками.

Меня зовут Фил Коллинз, я барабанщик, и я знаю, что я смертен. Это моя история.

Мы уверены, что наши родители всегда все знают. Но на самом деле они узнают все только со временем, никогда не показывая этого, разбираясь по ходу дела с (зачастую – наигранно) храбрым выражением лица. Все детство я подозревал это, и сейчас, когда я стал взрослым, это подтвердилось, но только с небольшой помощью потусторонних сил.

В один пасмурный осенний день 1977 года я отправился к шаманке. Она живет в центральной части Лондона, в Виктории [2] Виктория – административный округ в Лондоне ( прим. пер. ). , рядом с неблагоприятным районом за Букингемским дворцом, в многоэтажном доме, почти на самом верхнем этаже. Это, конечно, не цыганский караван, но, думаю, это значит, что она тесно связана с небесами.

Я не чувствовал особой связи с потусторонним миром, но моя жена Энди была склонна в некоторой степени верить во все это. Моя мама также хорошо знакома с доской Уиджа [3] Доска Уиджа – спиритическая доска. . В конце 50-х и начале 60-х в нашем доме на западной окраине Лондона моя мама, бабуля и тетушка вместе с моими так называемыми «дядями» Рэгом и Леном часто любили по вечерам вызывать духов ушедших родственников из мира иного. Но уж лучше это, чем однообразное черно-белое мерцание только что купленного телевизора.

Причиной нашего с Энди визита к живущей на такой высоте мадам Аркати был непослушный пес. Наш прекрасный боксер Бен имел привычку вытаскивать одеяла с электрическим подогревом из-под нашей кровати. Мы хранили их для наших детей – пятилетней Джоули и годовалого Саймона, – чтобы дать им эти одеяла, когда они перестанут мочиться в постель и будут мерзнуть по ночам. Мне не приходила в голову мысль, что сложенные одеяла с электрическим обогревом могут не только согревать по ночам – согнутые нити накала могут порваться, и тогда одеяло загорится. Возможно, Бен это знал.

Энди решила, что в привычке Бена было что-то сверхъестественное. Может, он и не был ясновидцем, но здесь точно присутствовало что-то, чего мы, люди, не знали.

В тот период мне катастрофически не хватало ни на что времени, так как у нас с Genesis был тур – мы только что выпустили новый альбом Wind & Wuthering , и я буквально недавно начал петь вместо Питера Гэбриела. Таким образом, я очень часто отсутствовал дома, поэтому я был постоянно встревожен по поводу всего, что касалось домашних и семейных дел. Я послушно согласился, что нужно было поступить именно так.

Итак, мы ехали к шаманке! По шумному району, вверх на лифте в высотном доме; мы позвонили в дверь и заговорили с ее мужем, который смотрел «Улицу коронации» [4] «Улица коронации» – культовая английская мыльная опера. – самое сверхъестественное из всего, что только могло быть. В конце концов он оторвался от телевизора и, кивнув, сообщил мне, что она сейчас нас примет.

Она выглядела как обычная домохозяйка, восседавшая за маленьким столом. Никаких признаков сверхъестественной силы. Если говорить серьезно, она в самом деле казалась абсолютно нормальной. Это сильно меня удивило и даже в некоторой степени разочаровало, и к моему скептицизму добавились еще и замешательство, и немного раздражения.

Так как китайская «Книга Перемен» сказала Энди, что именно я был связан с духами, которые беспокоили нашу собаку, то именно мне и пришлось зайти в комнату к медиуму. Сквозь зубы я рассказал шаманке о странном поведении пса ночью. Она с серьезным лицом кивнула, закрыла глаза, выдержала многозначительную паузу и в итоге сказала: «Это ваш отец».

«Прошу прощения?»

«Да, это все ваш отец, он хочет, чтобы у вас было несколько его вещей: его кошелек, его часы и семейная крикетная бита. Вы хотели бы, чтобы я попросила его дух поговорить с вами через меня? Вы сможете слышать его голос. Но иногда духи не хотят уходить, и ситуация становится немного неудобной».

Запинаясь от волнения, я отказался. У меня были не лучшие отношения с отцом, когда он был жив. Разговаривать с ним сейчас, спустя пять лет после его смерти в Рождество 1972 года, через домохозяйку средних лет в ужасно грязной комнате в высотном доме в центре Лондона было бы просто странно.

«Ммм, он говорит, чтобы вы подарили маме цветы и сказали, что он просит прощения».

Конечно, довольно рационально мыслящему 26-летнему молодому человеку, который любит практичность и чтобы все было под контролем – я ведь барабанщик в конце концов, – это все показалось какой-то клоунадой. Но я был согласен, что поведение собаки, постоянно вытаскивающей одеяла с электрическим подогревом из-под кровати, возможно, не было просто связано с особенностями его животной природы. Кроме того, мадам Аркати рассказала такие вещи про моего отца, которые она, вероятнее всего, не могла нигде узнать; как минимум о крикетной бите. Сколько я себя помню, эта бита всегда была частью скудного спортивного инвентаря семейства Коллинзов. Никто, кроме членов семьи, не мог знать об этом. Я бы не сказал, что шаманка меня в чем-то убедила, но я задумался.

Мы с Энди покинули пространство потустороннего и вернулись в реальность. По возвращении я рассказал жене о том, что узнал. В ответ она посмотрела на меня с таким выражением лица, которое – как в реальном мире, так и в потустороннем – означало только одно: «Я же тебе говорила».

На следующий день я позвонил маме и рассказал о произошедшем. Она была в явно приподнятом настроении и совсем не была удивлена ни странными событиями, ни словами медиума.

«Готова поспорить, он действительно хочет подарить мне цветы», – сказала она, то ли рассмеявшись, то ли фыркнув.

И все мне рассказала. Мой отец, Грэвилл Филипп Остин Коллинз, не был верен моей матери, Джун Уинифред Коллинз (ее девичья фамилия – Стрейндж). В 19 лет его взяли работать в «London Insurance», и, как и его отец, он работал там в течение всей своей жизни. «Грэв» использовал свое ежедневное офисное 9-часовое рабочее время в городе, чтобы сохранять в секрете свои отношения с девушкой из офиса.