Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография

В то время трудовой кодекс для подростков младше пятнадцати лет был строгим. Максимальный срок работы где бы то ни было был девять месяцев. Это подразумевало заключение трех трехмесячных контрактов, по которым детям полагалось три недели отпуска.Мистер Хэндс не мог допустить такую свободу графика. Гораздо позже я узнал от Рега и Лена, что он с большим интересом – и не без некоторой гордости – следил за моей карьерой в дальнейшем. Это было шоком для меня, потому что мне всегда казалось, что он был абсолютно равнодушен ко всему, что касалось развлечений. Однако мне так и не удалось узнать, что ему больше нравилось: мои сольные работы или творчество Genesis.

Когда я рассказал родителям о его ультиматуме, их выбор был незамедлительным – карьера актера. Они забрали меня из чизвикской классической школы и устроили в недавно открывшуюся школу актерского мастерства Барбары Спик. Мама настолько преуспевала в своем деле, что они превратили танцевальную школу в полноценное место для обучения сценическому искусству.

Во многом это для меня была двойная победа. Во-первых, я мог заниматься актерским ремеслом сколько было душе угодно. Во-вторых, в школе Барбары Спик девочек было в разы больше, чем мальчиков. В новой группе, в которую я попал, был один мальчик по имени Филипп Гадд и двенадцать девочек.

Фактически это даже была тройная победа. Сделав актерское искусство своим приоритетом, занимаясь прохождением кастингов и заполучая роли, я автоматически освобождался от учебы в обычной школе. Для такого нетипичного подростка, каким был я, это было просто раем. Только позже я пожалел, что у меня не было хотя бы немного больше стандартного академического образования и немного меньше уроков балета. Мне, однако, понравилось заниматься чечеткой. Многие легендарные барабанщики – например, Бадди Рич – в юности умели ее танцевать. В то же время великие танцоры – в частности, Фред Астер – также были отличными барабанщиками. Танцы и барабаны близки друг другу по своей ритмичности, и я жалею, что не осознал это раньше. Кто бы отказался от чечетки в моем исполнении на Live Aid?

Когда я попал в школу сценического искусства, мне было тринадцать. Начало подросткового периода моей жизни было очень интересным со всех точек зрения. Я был барабанщиком, и это считалось крутым в школе. Я участвовал в большом шоу Уэст-Энда, и этому завидовали мои сверстники. И я был один из двух мальчиков в классе, в котором была куча девочек – творческих, общительных девочек.

Я бы не сказал, что мне прохода не давали в течение всех четырех лет обучения, но мне кажется, что всего только пара-тройка девочек не были рады вниманию с моей стороны. Я никогда не чувствовал себя таким крутым. И я никогда не был круче, чем тогда.

Мой первый секс был предположительно в четырнадцать лет. Я говорю «предположительно», потому что он был настолько коротким, что его даже нельзя считать в общепринятом понимании сексом. Но для озабоченного подростка, живущего в пригороде, где дома очень близко расположены друг к другу, существует ограниченное количество вариантов. К тому времени как то самое вот-вот уже начнется, можно уже попасть в неприятную ситуацию и оказаться за забором. И вот так получилось, что я и Чэрил – которой, как и мне, было четырнадцать и которая, как и я, пыталась быть стилягой – потеряли невинность на небольшом огороде. Я не планировал, конечно же, чтобы это было на улице, в грязи, среди картофеля и моркови, но других вариантов у меня особо не было.

У меня, разумеется, был тогда большой сексуальный опыт в качестве сольного исполнителя. Сейчас мне жутко стыдно даже думать об этом, ведь это явно было настолько очевидно для всей семьи. Не вдаваясь в детали, лишь скажу, что дома я часто уединялся в туалете со своей обширной коллекцией эротических журналов Parade. Я уверен: все понимали, что происходило. Все только подтверждалось шелестом бумаги, если только еще и не другими звуками.

Ладно, закроем тему. В школе Барбары Спик я познакомился с двумя девушками, которые затем играли значительную роль в моей личной и профессиональной жизни в течение долгого времени. В течение всей своей юности у меня были отношения либо с Лавинией Лэнг, либо с Андреа Берторелли. Казалось, что я встречался с ними попеременно, и эти качели продолжались десятки лет.

Первый год моего подросткового периода жизни был очень важным. В начале 1964 года мой агент – моя мама – сказала мне, что я должен пойти в лондонский театр «Scala» на Шарлотт-стрит в центре столицы. Доехав туда по темно-синей линии метро, я понятия не имел, что мне предстоит делать. Я подумал, что таков был план, так как никто из столпившихся в театре детей не понимал, что происходит. Если вы хотите настоящую зрительскую реакцию, то вам нужно собрать толпу детей перед сценой с музыкальными инструментами и не говорить им, что произойдет.

Я смог выяснить кое-что, пока другие ничего не понимали: я бы узнал ударную установку Ludwig Ринго Старра даже с закрытыми глазами. Но я и подумать не мог, что The Beatles собираются снимать здесь фильм.

Вдруг в коридоре началось волнение. Как по взмаху волшебной палочки, на сцене появились Джон Леннон, Ринго, Пол Маккартни и Джордж Харрисон, одетые в свои потрясающие серые шерстяные костюмы с черными воротниками. Театр «Scala» просто взорвался.

Это была сцена выступления в конце первого фильма «Великолепной четверки» «Вечер трудного дня». Когда нас, детей, снимали в зале, на сцене были дублеры. Но, когда играли настоящие The Beatles, они были всего в десяти метрах от меня. Будучи их преданным фанатом, я не мог поверить своему счастью. Не только потому, что я стоя в самом центре прямо около сцены на живом концерте (в какой-то степени), но и потому, что меня вписывали в историю, снимая на камеру вместе с моими первыми музыкальными героями.

Если бы. Маэстро Филипп Коллинз отсутствовал в фильме, который вышел в прокат тем летом. Меня полностью вырезали из финальной версии. Неужели я недостаточно сильно кричал?

Перенесемся в начало девяностых. Продюсер фильма «Вечер трудного дня» Уолтер Шенсон приехал в студию звукозаписи группы Genesis – The Farm в Суррей. Тогда было тридцатилетие выпуска этого фильма, и он попросил меня стать закадровым голосом в документальном «фильме о фильме», который будет выпущен на DVD. Он прислал мне вырезанные записи тех сцен, где должен был быть я.

Я останавливал запись несколько раз, пытаясь найти себя, тринадцатилетнего. Потому что я знал точно, что был там: я получил гонорар в пятнадцать фунтов стерлингов и обналичил чек; это не был печальный сон фаната The Beatles. Просмотрев запись много раз и внимательно изучив каждое лицо, я нашел – в чем я был уверен – себя. Я помню, что тогда был одет в розовую рубашку и у меня был галстук (красный с ромбиками – к счастью, фильм был черно-белым). Кстати, я случайным образом оказался в той же самой рубашке на обложке альбома Going Back. Итак, вот он я, сижу на месте, словно окаменевший, в то время как все дети вокруг меня вскакивают с мест, кричат и, что вполне возможно, мочатся от радости.