Надежда Перкова - Висячие мосты Фортуны

что сравнивать женские портреты Пикассо с композицией Марселя Дюшана под названием «Невеста, раздетая своими холостяками». Если у Пикассо, как бы странно ни выглядел портрет, всё-таки сразу увидишь в нём женский образ, то у Дюшана, как ни всматривайся, не найдёшь ни невесты, ни раздевших её холостяков…

«А не дурак ли я?» – так Юрка иногда озвучивал свои внутренние сомнения. Именно этот вопрос мог возникнуть во время чтения «Улитки», но я не собиралась отвечать на него положительно: если читатели ничего не могут понять, то, по-моему, это проблема автора, а не читателя. Фантастикой я увлекалась, но у меня были свои приоритеты, например, Иван Ефремов – «Час Быка», «Лезвие бритвы» – захватывающее чтение, а у Стругацких спустя годы сильное впечатление на меня произвёл роман «Град обреченный»….

* * *

На работу по утрам я спешила, как на свидание. Мне казалось, что и дети тоже с удовольствием шли на занятия. Почти половина из них были вполне способными учениками – откровенных дебилов в классе не было вовсе. Их, наверно, сразу выявляли и отправляли в Одра-Баш, во вспомогательную школу. Правда, в четвёртом классе училась почти совсем глухая девочка. Во время диктанта я чуть ли не кричала, но она всё равно писала ерунду типа: «… и у совы вылез ночлег». Теперь-то я понимаю, не надо было кричать, пусть бы она списывала какой-нибудь текст из учебника. Это была моя первая педагогическая ошибка, но меня ведь никто не учил и подсказать было некому: все наши «педагоги» были такими же липовыми, как и я.

В четвёртом классе было две замечательно умных, любознательных подружки – Таня Кучеря и Наташа Печёнкина. Если кто-то думает, что две способных ученицы на одиннадцать человек – это мало, он ошибается: бывает, что и на тридцать не сыщется двух любознательных.

На уроке истории после моего рассказа о подвигах детей во время Великой Отечественной войны Печёнкина, сморщив переносицу (привычка такая), спросила:

-– Надежда Константиновна, а вы были на войне?

-– А ты как думаешь, Наташа, и вы ребята тоже, могла ли я быть на войне?

Оба класса пытливо всматриваются в моё лицо, переглядываются между собой и, наконец, выносят вердикт: да, их учительница точно была на войне…

Не люблю разочаровывать детей, но иногда приходится это делать…

Первый и третий класс-комплект вела Тоня из Таштагола, такая же выпускница средней школы, как и я, но ей было проще, потому что её мама – учительница начальных классов. Если бы мне дали

первоклашек, я бы их вряд ли смогла научить писать и читать с нуля… а, может, и смогла бы…

В нашей школе не было учителей с законченным высшим образованием. Может, Николай Феоктистович, и то вряд ли. Он преподавал химию, но большая часть его рабочего времени уходила на то, чтобы устранять неполадки отопительной системы: гнилые трубы прорывало без конца, причём каждый раз в разных местах. К ликвидации прорывов привлекались старшеклассники. Когда одному из них пришлось сдавать вступительный экзамен по химии в техникум, он его завалил. «Николай Феоктистович ничему нас не научил», – жаловался он потом своей маме. Мог бы не жаловаться, а просто попросить директора позаниматься с ним перед экзаменом индивидуально – советские учителя были людьми безотказными и бескорыстными, а Феоктистыч уж точно никогда бы не отказал…

Был в нашем учительском коллективе ещё один мужчина, преподаватель физики Владимир Иванович, тихий, обходительный, лет около тридцати, говорил вкрадчиво, манерами отличался приятными… Физик берёг своё здоровье и никакого участия в ликвидации прорывов теплосистемы не принимал. Местные учительницы (он тоже был местным) относились к нему как к подруге. В холодную погоду он непринуждённо спрашивал утром в учительской, не забыли ли мы надеть тёплые рейтузы, и заботливо запускал руку под подол той, которая стояла ближе, если точно знал, что девушка взбрыкивать не станет, будет стоять смирно, пока его рука ощупывает, обтянуты её ляжки спасительным китайским начёсом или нет. Обычно под руку попадала Анджела, высокая, рыжая, безмятежная мать-одиночка из местных, женщина рубенсовского типа…

В наших застольях он участия не принимал. Мы даже грешным делом предполагали, что Владимир Иванович какой-нибудь порченый и по этой причине не пьёт и девушек не любит. Но пришла весна, и он сильно озадачил нас, неожиданно женившись на местной медсестре, немолодой, но очень доброй девушке.

Той же весной вышла замуж и моя коллега по начальным классам, Тоня, за местного парня Гену Хаустова. Его мама работала при школе кочегаром, и, наверно, приглядела для себя невестку. Тоня и Гена выглядели гармоничной парой: спокойные, серьёзные, обстоятельные. Когда через год проездом через Таштагол я зашла к ним, они уже нянчили славненького карапуза…

Застолья были у нас довольно частым явлением: надо же как-то зиму коротать. В школе мы отмечали праздники вместе с кочегарами и техничками, добрыми людьми с душой нараспашку. Подвыпив, они пускались в пляс с частушками типа:

Говорят, что я стара,

только мне не верится!

Ну кака же я стара –

Во мне всё шевелится!

Были частушки и позабористей: «Во дворе у нас растёт вика с чечевикою. Поднимите мне подол: я пойду….»… Смешные!

Феоктистыч, как истинный химик, умел гнать прозрачный, точно слеза комсомолки, самогон, и по такому случаю время от времени собирал нас в своём доме. Его жена Ольга была моложе мужа лет на десять, в семье рос ребёнок, второй был на подходе. Безусловно, неустроенность быта, неясность перспективы тяготили нашего директора – и вряд ли придумаешь лучшее средство разогнать грусть-тоску, чем провести время в обществе молодых учительниц да за хорошим столом.

Скороделов (наконец-то я вспомнила фамилию директора!) любил рассказывать, чем в своё время пленила его Ольга: «Она в прыжке крутила тройное сальто, она всё время смеялась… Море, Солнце и Она! Мог ли я устоять?!» Картинка – залюбуешься! Она отчётливо рисовалась перед глазами, и становилось ясно: не мог устоять молодой моряк Коля Скороделов перед этаким соблазном… Где это происходило? Кажется, в Херсоне. Там, в Херсоне, наш Феоктистыч и залетел.

Оля сидела за столом довольная, с пятимесячным животом и гордо улыбалась. Ей было двадцать четыре года – нам по восемнадцать-двадцать, но по уровню развития (не физического, а другого) она слегка от нас отставала…

Я очень любила эти посиделки за то, что, выпив, все становились такими добрыми, близкими и доверчивыми, изливали в разговоре всю свою душу, ожидая понимания и поддержки, – и находили и то и другое. Да, бесспорно, совместные застолья служат сплочению коллектива!

Всегда вспоминаю своего первого директора с тёплым чувством. Однажды в Хабаровске (первое место службы моего мужа) со мной произошёл такой казус: в отделение связи, куда я зашла отправить телеграмму, вошёл капитан от артиллерии, до ужаса похожий на Николая Феоктистыча. Не отдавая себе отчёта, повинуясь внезапному порыву, я окликнула его по имени. «Я не Николай Феоктистович», – сухо и холодно ответил капитан. Да, уж точно, ты не Николай Феоктистович – тот хотя бы улыбнулся. Суровые люди эти военные…