Каролин Лоран - И вот – свобода

– Лишь я один, – продолжал ее муж, – лишь я, в отличие от них от всех, не отказался от своих убеждений и познал меру своей ответственности. Я наказан? Я никогда не стану губернатором? Ты никогда не увидишь Африки? Тем лучше! Зато я сохранил свою честь!

Комната закружилась, закачалась…

– Я буду новым Дрие ла Рошелем! [6] Французский писатель, национал-социалист, антисемит, покончивший с собой после высадки союзников в Нормандии. Никаких компромиссов! Скорее смерть!

Так куда же его все-таки назначили?

– Де Голль – лжец! Манипулятор! Можно подумать, что большинство французов так-таки участвовали в Сопротивлении!

У Моны кружилась голова, не хватало воздуха, в гостиной вдруг стало как-то ужасно душно. Куда? Куда им предстоит поехать?

– Как будто во Франции было недостаточно сторонников Петэна! Он ведь втайне понимает, этот Шарло, что та же толпа, которая прославляла его в 1944 году, месяцем раньше восхваляла Петэна…

Он повернулся к жене и вдруг поразился ее бледности:

– Любимая, с тобой все в порядке?

Она бессильно упала в кресло.

– Куда?

Он помолчал.

– Ты скажешь мне, куда мы едем, Андре?

– В Сайгон. Я знаю, любовь моя. Я знаю, что… Но ты увидишь… Это юг, это совсем другое дело.

Мона не могла сдержать слез. Они вновь попали в ловушку Индокитая, и она вот-вот захлопнется. Конечно, ее мужчина должен оставаться верен своим идеям. Он продемонстрировал редкостную смелость. Но сама мысль вернуться туда вызывала ужас. А как она сообщит эту новость Люси?

– Я беру это на себя, – обещал Андре. – И не волнуйся, эту гадину Хо Ши Мина мы скоро раздавим. Франция сильнее всех.

Когда дочка вернулась из школы, они втроем уселись в гостиной. Девочка спрашивала их взглядом, гадая, к чему готовиться. Андре начал разговор, как и обещал, и объявил об их возвращении в Индокитай. По зрелом размышлении, это была прекрасная новость: где еще можно послужить интересам родины, чем не в этой колонии, находящейся под угрозой? Люси сидела молча, по ее лицу нельзя было понять, грустно ей или радостно, она ждала реакции матери – а та, через силу изображая энтузиазм, добавила:

– Твой отец – именно тот человек, который там необходим! В Индокитае нужно, чтобы администратор умел читать, писать и говорить по-вьетнамски. Туда отправляют лучших.

– Не то что в Африке, – подхватил Андре. – Черномазые и арабчата ни в чем не разбираются, ими может любой дурак руководить. А вот косоглазые – хитрецы! Если ты не понимаешь, о чем они говорят, берегись! Они тебе улыбаются, а потом хоп – и вонзят нож в спину. – Андре склонился над девочкой и сделал вид, что поражает ее ножом, потом расхохотался. – Ну, ты поймешь, когда подрастешь, иди.

Люси улыбнулась. Ее родители счастливы – значит, ей бояться нечего.

Жизнь – как на почтовой открытке. Этот образ пришел ей в голову, когда дух ее вздымался и парил высоко над шезлонгом, в котором возлежало ее исполненное неги тело. Бассейн был с турецкой баней. Она попозже спустится в воду и поплавает. Она не скучает, нет. Ну не так уж, если честно. Она говорит себе, что в какой-то момент, может быть, даже вскоре, она решится на второго ребенка. Хорошо бы это был мальчик, если возможно. И во время отпуска, если Андре будет готов поменьше работать. После обеда она отправится на партию в теннис с друзьями со Спортивной арены. Ее удар закрытой ракеткой стал лучше. Но справа она отбивает еще не слишком удачно. Завтра она пойдет к парикмахеру. Сайгон – это рай на земле.

Тем временем шел уже 1949 год. Положение во Вьетнаме было пока зыбким и неясным. Франция удерживала свои позиции, коммунисты не сдавали своих. Белые люди во Вьетнаме продолжали вести красивую жизнь – вечеринки, кафе, развлечения, – но не рисковали появляться в опасных зонах. В выходные Андре с семьей иногда ездили на побережье. Пляжи Нха Транга и лазурное море будили воспоминания о морском путешествии Ханой – Тулон, о безоглядной дали горизонта. Вода была восхитительной, Мона наслаждалась вкусом соли на губах – это тебе не бассейн. По дороге они проезжали рисовые поля, силуэты сухощавых вьетнамских крестьян, согнувшихся пополам над землей, напоминали раскрытые клювы цапель. Местные женщины почти никогда не улыбались, но если все-таки улыбались, дыр в зубах было не перечесть.

– Дорогая моя девочка, ты должна посмотреть поля, где добывают каучук! Это практически семейное наследство, да! – объявил Андре в одно из воскресений.

Его отец, по традиции названный именем Анри Дефоре, в прежние времена владел в центре страны плантациями гевеи, удивительного дерева, оплакивающего свое семя. Он довольно быстро сколотил состояние на торговле каучуком: в начале двадцатого века эта отрасль цвела бурным цветом, поскольку шла в ногу с техническим прогрессом и давала большие прибыли. Попутно это позволило ему получить долю акций в банке Индокитая, а также помочь сыну получить назначение в колонии – неплохой способ распорядиться семейным наследием. Плантаций у семьи Дефоре больше не было, но Андре остался дружен с владельцем.

– Ты поедешь с нами? – спросил он у Моны.

Она зевнула и отрицательно покачала головой:

– Развлекайтесь, дорогие мои.

Потом поцеловала мужа и дочь и долго глядела им вслед. А они направились в сторону Диана, в двадцати четырех километрах от Сайгона.

Красная почва, плодородная, богатая фосфорной кислотой и железом, контрастировала с яркой зеленью листьев. Между деревьев были протоптаны тропинки, по ним ходили рабочие. В воздухе плавал травяной запах, густой и сладкий, напоминающий запах сахарного сиропа.

Жан-Мари Трюфье, глава предприятия, ждал их на пороге.

– Рад тебя видеть, господин администратор! Не часто ты у нас появляешься!

– Взаимно! Ну, как ты жил все это время?

Они вошли в типичный колониальный особняк, украшенный белыми башенками. Паркет был натерт воском. На второй этаж вела монументальная лестница. Вдруг раздался детский крик. Кричала Люси.

– Что случилось?

Девочка показала на тигра, сидевшего у подножия лестницы, который смотрел прямо на них. В пасти гипнотически посверкивали белоснежные огромные клыки.

– А! Так это мой самый прекрасный трофей! – обрадовался Трюфье. – Не бойся, малышка, он набит соломой, так что не может причинить тебе вреда. Ну, пойдемте на улицу, посмотрим, как там.

На террасе, выходящей на громадный земельный участок, принадлежащий предприятию «Мишлен» [7] Крупнейший производитель шин. , Андре и Трюфье весело чокнулись бурбоном. Беседа потекла, предметом обсуждения были дела, политика, экономика, а Люси тем временем глядела на простирающиеся перед ней поля. Вдали рабочие, как муравьи, шевелили маленькими лапками.