Гэвин Эдвардс - Мир по Тому Хэнксу

Учился он в «Скайлайн-Хай» в Окленде, Калифорния. «Это была большая государственная школа, – говорил Том. – Две тысячи детей… Правила полностью поменялись. Да и вообще, я думаю, все уже махнули рукой на правила. К тому времени, как я туда попал, отношение сложилось такое: “Делай что хочешь, главное, не сожги школу дотла”. Впрочем, некоторые все равно пытались» [17].

Том был худющий, кожа да кости. В бейсбол он играл не очень, поэтому записался в команду по легкой атлетике: пробегал 400 метров за 61 секунду. В этом спорте энтузиазм и старательность ценятся больше, чем физические данные. Теперь Том обращал внимание на противоположный пол, но обнаружил, что его интерес не встречает взаимности. «Мне смертельно не везло с девушками в старших классах. Просто король неудачников. Я был слишком странный, слишком неуклюжий и уж чересчур сумасшедший» [18].

Окленд расположен в шестнадцати километрах от Сан-Франциско, где несколько лет назад случилась хиппи-революция, но все это было далеко, словно другая планета. «Я не дитя шестидесятых, я дитя семидесятых, – говорил Том. – Истеблишмент уже лежал в руинах к тому времени, когда я мог бы начать с ним войну. Я уже прыгал по руинам. Контркультура успела расцвести и сгнить прямо у меня на глазах. Я вырос в Окленде в промежуток между эпохой насилия “Черных пантер” и благотворительных акций “Черных пантер”. Народ кругом кайфовал на наркоте и тому подобное. Но от Лета Любви уже ничего не осталось, часто случались потасовки, тебе запросто могли разгромить машину. Вот так вот. Первый встречный скорее изобьет тебя и ограбит, чем скажет: “Слушай, а в парке Золотые ворота – бесплатный концерт”. К тому времени, как я стал сознательной личностью, та эпоха уже ушла» [19].

И поскольку «сила цветов» [1] Лозунг битников, подхваченный в конце 1960-х – начале 1970-х годов хиппи и противниками войны во Вьетнаме. – Здесь и далее, если не указано иное, прим. ред. себя исчерпала, юному Тому пришлось искать иные пути к просветлению. Три открытия изменили его мышление, когда он был ребенком: первое – это «Над пропастью во ржи», роман Дж. Д. Сэлинджера 1951 года, традиционная книга о взрослении для молодых ценителей литературы, которая читается словно секретное послание, скрывающее за циничным фасадом смятенное, но нежное сердце. Том ощущал себя таким же одиноким, как рассказчик Холден Колфилд, – подобно многим подросткам, его удивило, насколько точно книга описывала самые потаенные уголки его души. Еще его поразило, что там употребляется запретное слово «дерьмо».

Другим катализатором стало то, что Том узнал про холокост: он увидел знаменитое фото 1943 года, где нацистские солдаты уводят еврейского мальчика из варшавского гетто в концентрационный лагерь. Том прочитал все о холокосте, что смог достать, пытаясь понять, как методичное убийство шести миллионов евреев могло произойти при жизни его родителей. Молодому сознанию было непросто переварить мысль, что зло – не просто реально, а иногда происходит в промышленных масштабах.

Третье, и самое большое, открытие Тома – научно-фантастический эпос Стэнли Кубрика 1968 года «Космическая одиссея 2001 года» (2001: A Space Odyssey). «Самый влиятельный фильм, картина, история, художественная лента, как ни назови, что я когда-либо видел» [20], – говорил Том. Он с восторгом смотрел, как первые сорок минут большие обезьяны ссорятся из-за источника воды и не звучит ни слова; как реалистична актерская игра в последующих главах, что она на грани скучности; как головокружительно грандиозен сюжет. Он был настолько потрясен и поражен, что посмотрел все 142 минуты фильма в кинотеатрах не меньше чем 22 раза. Всякий раз он погружался в ее нарративную логику, всегда замечая что-то новое, еще одну блестящую находку Кубрика. Можно ли винить его в том, что все свободное время он проводил в местном планетарии или стал ассоциировать научные открытия космической программы с новаторскими творческими решениями великого режиссера?

Дома Том достиг мертвой точки взаимного непонимания с отцом. «Он был моей полной противоположностью. Он был застенчивый, некомпанейский, не очень хорошо умел общаться. Он умел работать руками. А у меня был хорошо подвешен язык» [21].

Давным-давно отказавшись от мечты о писательстве, всю жизнь проведя в ресторанном бизнесе, Бад не мог понять, почему сын не хочет идти по его стопам и оставить творческие устремления ради стабильной зарплаты. Он напоминал Тому, что в городе легко найти работу в местной закусочной с бургерами. «Любой дурак за полгода станет помощником управляющего» [22], – говорил он сыну.

Ответ Тома: «Ну, во‐первых, спасибо за комплимент. И, во‐вторых, я ни разу не слышал, чтобы ты получал удовольствие от того, чем зарабатываешь на жизнь». Но эти слова звучали только у Тома в голове – он прекрасно знал, что не стоит говорить их вслух.

Том нашел новую семью: молодежную группу в соседней пресветерианской церкви. Возможно, оттого, что у отца не было крепких религиозных убеждений, Том был открыт для самых разных верований. В детстве его растили в католичестве, но первая мачеха была преданной мормонкой. Он часто общался с тетей (сестрой Бада, Мэри Браммет), принадлежавшей к церкви Назарянина или, как выражался Том, к «ультра-суперметодистам», а большинство его друзей в старших классах исповедовали иудаизм.

«Их не мотало туда-сюда в вопросах веры, они не несли всякую чушь. Единственная небольшая странность заключалась в том, что они всерьез не одобряли танцы… Ты обязан был признать Иисуса Христа своим спасителем. Ты обязан был вручить жизнь Христу. Тебе следовало принять Его в свое сердце. Мне было четырнадцать, и кое в чем я нуждался: не просто то, во что можно верить, не просто убеждения. Я нуждался в некой форме приятия, чтобы преодолеть одиночество, которое я тогда постоянно чувствовал. Мне хотелось принадлежать к группе… Я был молод и напуган, а весь мир был гребаный » [23].

Будучи подростком, только что обретшим веру, Том, естественно, немного перебарщивал, блистая своим неофитством. Его сестра Сандра сказала: «В нем было самодовольство, присущее пятнадцатилетним, словно он увидел свет, а мы, все остальные, пребывали во тьме» [24].

Церковь стала местом, где он нашел моральную опору и где впервые завел серьезные отношения с девушкой, но, самое главное, она стала ему втором домом, в котором он так нуждался. «Больше всего я хотел выбраться из дома. Дома мне было неуютно» [25].

Примерно в то же время Том полюбил кое-что в школе «Скайлайн-Хай»: драматический клуб. Он поучаствовал в школьной постановке «Дракулы», поскольку его приятель играл там главную роль; еще несколько друзей Тома занимались освещением и прочей технической частью. Его тут же сразили наповал энергия и сплоченность, которые он увидел на сцене. Сидя в зрительном зале, он думал: «Как так, почему я до сих пор этого не делаю?» [26]