Игорь Бухтин - Мемуары рождённого в СССР. Правда, правда и ничего, кроме правды

Вот так незаметно пролетали дни мои в девятом классе и подошли осенние каникулы.

Однажды, в конце октября, Лена Яськова пришла в школу очень возбужденная и выпалила:

– Леди и джентльмены! Приглашаю всех вас на мой день рождения, четвертого ноября, ко мне домой.

Подобное событие случилось впервые, когда весь класс приглашался к кому-нибудь домой. Правда, изъявили желание пойти человек десять. Я тоже состоял в том числе, так как интересная намечалась программа. Однако к моему глубокому огорчению, Ирина не пошла на этот день рождения. Поэтому вечеринка для меня уже не имела того значения, как в том случае, если бы на ней присутствовала Ира. Отказаться от вечеринки я, конечно, уже не мог, коли дал слово придти на неё.

Лена Яськова жила через два дома от школы в двухкомнатной квартире на четвёртом этаже. Когда мы пришли к ней в гости, то выяснилось, что почти все принесли с собой букет цветов. Исключение составили Анатолий со своей Мариной. Они принесли один, но большой букет то ли тюльпанов, то ли гвоздик. Но это не суть важно, так как не играет особой роли в моём повествовании.

Стол у Лены был накрыт шикарный, на нём стола и красная рыба, и балычок, и икорка. Не обошлось и без двух бутылок «Советского Шампанского». В общем, как в любой средней советской семье в те, так называемые сейчас, времена застоя. Шампанское многие из нас тогда опробовали впервые и признали его очень приятным на вкус.

По окончании застолья мы отодвинули стол в сторону, вынесли лишние стулья в коридор и приготовили этим всё в площадку для танцев. Лена включила радиолу и полилась прекрасная чарующая музыка. Закружились две пары, остальные сидели, не решаясь пригласить друг друга. У меня причина была веская, на мой взгляд; я к тому времени не знал даже, как танцевать, а уж тем более приглашать кого-то на танец.

Спустя некоторое время Лена, увидев мой скучающий вид, подсела ко мне и вдруг спросила:

– Слушай, Игорь, что ты сидишь, скучаешь и ни с кем не танцуешь?

– Лена, да я не смогу пригласить никого на танец, ввиду того, что я не умею танцевать. Вот если бы кто-то научил бы меня, как приглашать на танец и тем более танцевать, тогда другое дело.

– Ничего нет проще. Хочешь, я научу?

– А это сложно?

– Я же говорю: нет ничего проще.

– Ну, коли так!

С этими словами ваш покорный слуга поднялся, вслед встала Лена и начала меня обучать первым урокам современного медленного танца. Я научился так быстро, что вскоре у меня неплохо получалось, хотя всё же нет-нет да наступал партнёрше на ноги.

Танец был такой чудесный, что мне казалось, будто со мной кружит вальс не Лена, а Ира Сосина. И с этого вечера я часто в думах уносился к Ирине.

Вечеринка продолжалась довольно долго и закончилась около полуночи. Ваш друг был так счастлив, как никогда до этого дня. И всё это благодаря тому волшебному танцу, который разбудил во мне что-то новое, неведомое доселе для меня. Домой я летел, как на крыльях, и в сердце моём горели самые страстные мечты и желания, что даже долго не спалось. Всё это вспоминается мне даже спустя столько лет после той самой вечеринки у Лены Яськовой.

Несмотря на те чувства, которые стали меня посещать после памятного вечера, я никак не мог заговорить с соседкой по парте. Мне всё казалось, что стоит мне начать разговор, как запылают предательски щёки и весь класс поймёт то, что я хотел произнести лишь одной ей, даме моего сердца.

На это период времени относятся и первые мои пробы пера, которые были настолько наивны, насколько и глупы, на мой взгляд. Я даже часто уничтожал эти первые свои произведения литературного жанра. Порой я писал стихи прямо на уроке, за что мне крепко порой попадало от преподавателей. После вызова к доске, происходившего в моменты наибольшего творческого подъёма, я обычно переспрашивал вопрос и выкручивался, как только мог, благодаря искусству красноречия. Учителя, видя всплеск моих словесных зарисовок, обычно делали строгое замечание и отпускали обратно за парту с требованием прекратить посторонние занятия под угрозой приглашения в школу моей матери. Исключение составляла лишь Лариса Витальевна, понимавшая мою переполненную чувствами душу. Она всё же недавно сама была источником первой любви для такого же юноши, как и я. Однако эти требования меня нисколько не донимали и спустя некоторое время можно было видеть, как моя рука пишет на бумаге в тетрадке какие-то новые строчки моих очередных стихов.

Придумывая какую-нибудь рифму, я поглядывал на Ирину. В голове моей возникали такие картины счастья, о которых уже много написано, но всё это кажется каждый раз таким новым, неизведанным, словно этого ещё нигде и никогда не было. Я даже боялся, что такое никогда не сбудется со мной. Всё же ваш покорный слуга жил, надеялся и верил в самые светлые чувства, какие существовали и существуют по сей день на нашей грешной земле.

В таких сомнениях протекала моя жизнь в девятом классе до наступления весны. И вот в один из первых дней марта мне пришла в голову мыслишка: «А что, не записывать ли мне мои стихи в тетрадь? Была – не была, со временем интересно будет перелистать пожелтевшие строчки давно минувших дней юности».

Как сейчас помню, прихожу к себе домой, беру черновик и сочиняю очередной стих, который стал первым моим сохранившимся по сей день произведением:

Под этим стихом я проставил аккуратно дату написания данного сочинения (6 марта 1979 года) и с той поры все мои последующие произведения не менее аккуратно записывались в общую тетрадь.

К моменту, когда я пишу эти строки, у меня уже исписано добрых две с половиной общих тетрадей.

Иногда мне хочется перечитать свои стихи, но в последний момент я откладываю это занятие в сторону, чтобы не вскрывать былую душевную рану и не делать самому себе больно.

В ту весну я ещё не мог представить себе, что вскоре мы расстанемся на довольно долгое время. Если бы мне тогда сказали, что летом, через каких-нибудь три-четыре месяца, мой путь будет лежать в другие края, я бы не знаю, куда послал бы такого прорицателя.

Но, к своему счастью или несчастью, мне суждено было оставаться в неведении относительно моего недалёкого будущего.

В нашем классе всё оставалось по-прежнему. Уроки шли своей чередой, рождались новые пары одноклассников, горевших любовью друг к другу. Моя же первая любовь так и оставалась односторонней, без взаимности. Я всё думал, как мне сделать какое-нибудь признание, но из всего этого ничего не выходило. Ира нисколько не догадывалась о моих чувствах к ней.