Александра Шахмагонова - Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

Зрительный зал был полон. Казалось, яблоку негде упасть. Шёл бенефис двух популярных актрис, сестёр Самойловых – Надежды и Веры. В самый разгар бенефиса на сцену вышел знаменитый драматический актёр Алексей Михайлович Максимов (1813–1861) в сопровождении своих коллег, нагруженных великолепными букетами цветов и коробками с многочисленными подарками.

А.М. Максимов. Неизвестный художник

Надежда и Вера отступили с середины сцены, пропуская тех, кто собирался их чествовать, а Максимов негромко проговорил:

– Слушайте, мои дорогие, я вам прочту посвящение писателя Владимира Соллогуба:

Зал взорвался аплодисментами, и, наверное, сильнее всех хлопал, не жалея ладоней, гвардейский офицер, сидевший в одном из первых рядов. Это был Александр Васильевич Макшеев, майор, георгиевский кавалер, статный красавец, влюблёнными глазами смотревший на одну из сестёр, на Надежду Васильевну Самойлову, смотрел и готов был благословить тот миг, когда накануне к нему прибыл посыльный и вручил заветный конверт с билетом на этот замечательный концерт.

А он ещё нехотя спросил:

– Что за пакет? От кого?

– От майора Зеленского! – ответил посыльный.

– Ну давай! – сказал Макшеев, нехотя взял конверт и сунул посыльному целковый.

«Г-мм. Билет. Один! Странно!»

В конверте была записка: «Дружище! Завтра идём с тобой в Александринку! Что там будет? Сюрприз для тебя!»

Прочитал и подумал: «Странно. Как будто бы на все пьесы, в которых играет Она, билет я уже приобрёл. А это ещё что? Идти или не идти?»

Утром перед ежедневным в полку разводом на занятия Макшеев подошёл к Зеленскому:

– Что там за концерт? Времени нет ходить на всякую дребедень.

– Э-э-э, братец, не спеши с такими заявлениями, не спеши.

– Что значит «не спеши»? Скажи толком. Ты же знаешь, на какие спектакли я хожу.

– Вот именно, знаю, потому и послал тебе билет. Ну а второй – у меня. Тоже хочу взглянуть на двух богинь сцены.

– Неужели Надежда Самойлова выступает? Но ведь…

– Да, да, да! Она выступает вместе с сестрой Верой. Но это не спектакль. Это бенефис. Ты, видно, просто приобретая билеты на спектакли с её участием, не обратил внимание на этот театральный праздник.

И вот они с приятелем сидели в зрительном зале, сидели близко к сцене, в партере, на третьем ряду. Приятель позаботился и средств не пожалел.

А сестры продолжали блистать. И зрительный зал оглашался поздравлениями и приветствиями восхищённых зрителей и искренне поздравляющих актрис коллег.

– Боже мой, боже мой! – шептал Макшеев. – Как мне увидеть её, как подойти, как заговорить?

Зеленский, несколько чопорный, снисходительный, словно покровительствующий над приятелем, тронул его за руку:

– Подожди. Сейчас не спеши со своим букетом. Всё после, после. Вот закончится бенефис, и давай прямо за кулисы.

– Нет, нет, что ты, я не могу. Не решусь.

– Стыдись! Лейб-гвардия! В бою не боялся, а тут.

– Тут дело другое.

– Хорошо, пойду с тобой, но чтоб делал, как я скажу!

Они с трудом пробились за кулисы. Желающих попасть туда было ещё больше, чем тех, кто рвался на сцену во время антрактов, засыпая цветами именинниц.

Повезло. Надежда Самойлова, отделавшись от очередного поздравителя, направилась к своей гримёрной.

Тут Зеленский и заговорил с ней:

– Несравненная! Выслушайте лейб-гвардию, приносящую вам свои поклонения!

Надежда Васильевна остановилась и с интересом посмотрела на офицеров.

– Отважный георгиевский кавалер, презиравший смерть в бою и крушивший десятками недругов, не решается обратить на себя ваше внимание. Выслушайте его…

Надежда Самойлова. Неизвестный художник

И, резко толкнув в бок Макшеева, мгновенно удалился.

Они остались один на один, но совершенно ясно, что остались на какие-то мгновения. Уже слышался шум шагов, уже спешили новые и новые поздравители. Просто какое-то чудо, что выдалась минутка, одна минутка, а может, и того меньше.

Макшеев потом не мог вспомнить, что он говорил, вряд ли могла доподлинно запомнить и Надежда Васильевна Самойлова.

Он вручил букет, наверно, самый великолепный из всех, что она видела в тот вечер, хотя и другие старались, не скупясь, удивить её.

– Позвольте, позвольте видеть вас, говорить с вами…

– А я и не запрещаю, – улыбнувшись, сказала Самойлова, а сама подумала: «Вот так дела. Жених не видит такого поклонения, а то бы…»

Она не успела додумать, в чём бы заключалось это «а то бы», потому что новая волна почитателей всё смешала и всё закружила.

Макшееву оставалось скромно удалиться. Зеленский встретил его в вестибюле.

– Ну что, о встрече договорился?

– Она сказала, что не запрещает! Но почитатели не дали назначить.

– Не запрещает? – услышали они голос офицера своего полка, тоже побывавшего на бенефисе. – А я вот слышал, что замуж выходит Надежда Самойлова.

– Замуж?

– Замуж! За богатейшего помещика. Как его там… За Коровкина.

– Может, за водевилиста Николая Коровкина? – спросил Зеленский, прекрасно знавший и репертуар театров, и имена наиболее популярных драматургов, музыкантов и водевилистов.

– Точно! Но и другое верно – он сын очень богатого помещика. Так что эта птица-тройка умчалась!

Макшеев приуныл, но Зеленский поблагодарил знакомого офицера за информацию и деликатно дал понять, что сейчас не до него.

– А ты что так огорчился? – спросил он у Макшеева. – Уж не думал ли руку и сердце предлагать?

– Думал, просто думал, а сегодня решил. Поговорил с ней и решил. Это судьба моя.

– Ну, ну, ну, лейб-гвардия! Твоя судьба в служении верой и правдой государю и России.

– Не могу, я не могу жить без неё!

– А без службы военной сможешь?

Макшеев промолчал, и приятель прибавил:

– Знаешь, как в обществе почитается: актёры – это лицедеи. Общаться с ними можно, только любуясь игрой из зала.

– Это неправильно. Совсем неправильно, – с жаром возразил Макшеев.

– Тебя не убедишь! – сказал Зеленский. – По домам. Завтра день тяжёлый.

А Надежда Самойлова в те же самые минуты сидела в гримёрной, сославшись на то, что ей пора переодеться и приготовиться к поездке домой. Только тогда отвязались. Сидела и думала, думала, думала. Она уже почти согласилась стать женой Николая Арсентьевича Коровкина, который был действительно сыном очень богатого и сурового помещика-землевладельца.