Яна Темиз - Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях

Мама смеялась (до слёз?), обнимала обоих: какие же вы у меня чудесные мальчики, как я вас обоих люблю, какое счастье! Ещё бы в Ленинград перебраться, чтобы дети могли жить в настоящем Городе с большой буквы, получить хорошее образование, не переезжать с места на место, не гулять на пыльном жарком дворе, около такой опасной и непонятной «трубы», ведущей в лес… Липа и в Ленинграде всегда держала младшего за руку – даже если просто вела его в Дом культуры.

Вестибюль был пуст, они пришли раньше времени.

– Девушка, вы куда?

– Я… скажите, пожалуйста, где здесь кружок танцев?

Гардеробщица.

Липа понимала, что нужно улыбнуться, и заискивающе улыбнулась.

Ему казалось, что Мама шла, как королева.

Она была очень красивой, его Мама. Носила модные платья, бусы и туфельки – даже через много-много лет стиль шестидесятых останется для него особенным: привлекательным, лёгким, шикарным… летний, летящий стиль его раннего детства.

Сейчас на Маме было толстое зимнее пальто с меховым воротником, сам он тоже был укутан: в этом Мамином Ленинграде, о котором она столько рассказывала, зимой было темно и холодно, но скоро будут обещанные Мамой волшебные «белые ночи»… а сейчас с него снимут эту ужасную шубку, и он будет танцевать! Варежки он уже снял и бросил, они повисли на просунутой в рукава резинке (отличный фокус!), и он пытался выпутаться из шарфа и избавиться от шапочки.

– Танцы в зале, прямо по коридору и налево. Пальто сдайте. Вы новенькие, что ли?

– Да, – решительно ответила Липа, внутренне превратившись в уверенную в себе, смелую Олимпиаду.

Всё-таки ей повезло с именем: произнесёшь мысленно «О-лим-пиа-да» – и сразу спина прямее и взгляд твёрже. И гордость появляется, и можно победить.

– Вас приняли? – не унималась общительная гардеробщица.

– Да, приняли! – сказала Олимпиада и взяла номерок. – Спасибо!

Впереди был длинный коридор, раздевалка… сколько же их потом будет – раздевалок, гримёрных, длинных коридоров… километры и годы.

Шубка, шарф и шапка, кофты, рейтузы и колготки сняты, надеты носочки и чешки: как он радовался, что Мама смогла купить настоящие чешки – из спортивного магазина! Чёрные, с белыми треугольными вставочками, чешки были прекрасны и совсем чуточку велики, это неважно.

Откуда-то донеслись звуки – не музыка, ещё нет, так брат иногда нажимает на несколько клавиш пианино, нажмёт и слушает… Васе стало интересно, и он побежал на эти звуки: наверное, там он и будет танцевать, как это весело! Огромный зал, огромное зеркало – какое чудо!

Кто-то около пианино в углу, память не сохранила того лица.

И какая-то тётя.

Мамины слова: «Пожалуйста… в порядке исключения… только сейчас вернулись в Ленинград… военный… недавно четыре года исполнилось!» – потом строгая тётя остановила его, уже танцующего перед этим фантастически огромным зеркалом.

– Хочешь научиться танцевать? – ему хотелось сказать: «Нет! Я хочу просто танцевать! Я умею!», но он не успел: тётя, казалось, не ждала ответа. – Дай ногу… вот так встань. Спину выпрями. Поднимай ножку… выше… ещё выше… носочек вытяни… руку сюда…

Она больно растягивала и странно выворачивала его ноги, заставляла наклоняться и приседать.

– Ну что ж… данные хорошие, мальчиков у нас мало… я его возьму.

– Ура! Приняли! – он подпрыгнул и радостно захлопал в ладоши: было неприятно и больно, но ему так хотелось, чтобы его «приняли»! Только сейчас он понял тревогу Мамы, её неуверенные «если примут» и «могут не принять», и вспомнил слово, сказанное ею гардеробщице.

– Какой живой, эмоциональный ребёнок! – засмеялась строгая тётя. – Это хорошо, люблю таких. В танце ведь главное – душа!

Потом ему некогда было думать ни о какой душе.

Оказалось, что он ничего не умеет, что в танце главное – идеально прямая спина, подъём, выворотность, постоянное повторение одних и тех же, уже снившихся ему движений с французскими названиями.

Он очень хотел стать как все – те, кто ходил в кружок с сентября.

Среди них были и ребята постарше, он был одним из самых маленьких и очень старался. Не всегда понимал, что делать, как встать, в какой момент повернуться… было не очень понятно, как из этих странных упражнений у станка (он удивился новому слову, но тотчас принял его: было приятно выговаривать все-все новые, непонятные, балетные слова!) вырастет танец. Разве это – эти медленные приседания (плие), эти движения руками (пордебра), эти позиции (хорошо, что я умею считать!) – разве всё это танец? Вот прыжки и галоп – точно танец, и ему нравилось, когда можно было наконец-то отойти от станка и пробежаться под музыку по середине зала. Упражнения у станка были больше похожи на утреннюю зарядку – конечно, намного сложнее, но когда-то же должны начаться настоящие танцы?

Мама говорила, что настоящие танцы начинаются именно так, иначе нельзя.

Она повела его в театр – потом он узнал, что это была знаменитая «Мариинка» (это слово шёпотом, а вслух театр назывался «Кировский»), и это было первое в его жизни «Лебединое озеро». И тогда он поверил Маме: именно это – настоящий танец, и он вдруг сумел разглядеть красоту вытянутых подъёмов, округлых рук, прямых спин… да, этот танец складывается из уже знакомых ему батманов тандю и жете, из пордебра, из плие, и теперь ему было не скучно упорно повторять одно и то же, и он испытывал странное удовольствие от вошедшего в его жизнь ритуала.

И от стремления к совершенству каждого движения.

Стать как все, а потом – лучше всех.

И Мама – Королева, подарившая сыну арбалет… а его Мама подарила ему – балет.

Может быть, балет вошёл бы в его жизнь и без неё, или он сам как-нибудь всё равно вошёл бы в этот особенный мир, но нет, надо признать: фигура Мамы, вечно ожидавшей его в каких-то длинных, насквозь продуваемых, то полутёмных, то освещённых холодным светом, то гулко пустынных, то шумно многолюдных коридорах, провожавшей его на первые в жизни гастроли, ведущей его на очередной конкурс или просмотр, – эта фигура навсегда осталась в его памяти.

– Вы сами будете его водить?

Строгая «тётя» из Дома культуры, педагог Ираида Сурина, безошибочно чувствовала в этом мальчике солиста.

Характер такой. И данные есть: невысокий, зато длинноногий, красивый, но всё это есть у многих, а у этого ещё и страсть, яркость, сила, и желание выделиться, суметь, победить. Перспективный мальчик, привычно думала она, и боль перетерпел, хотя совсем маленький… интересно, что из него получится? Может, бросит танцы через год и с той же страстью захочет быть космонавтом. Или ещё кем-нибудь: кругом такие увлекательные вещи, энтузиазм… в буднях великих строек – вся страна поёт и куда-то стремится. Отвлечётся – или некому будет водить… было бы жаль, и она с привычной проницательностью вглядывалась в мать.