Яна Темиз - Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях

Потом они ехали домой и говорили, говорили: это снова было их маленькой (нет, настоящей, большой!) победой, сама Ястребова советует… Вагановское – это же мечта! А что скажет папа? Они оба знали, что он скажет, и были готовы к спорам и ссорам. Впереди был пятый класс французской школы, важный учебный год, когда прибавится много новых предметов, и папа, разумеется, не одобрит перехода в училище… в Вагановское – так приятно было снова и снова повторять это манящее название.

Липа в который раз вспоминала «Историю одной девочки»: толстая жёлтая книжка, изданная «Детгизом», о детстве Галины Улановой, ею тогда зачитывались все девочки, Липа брала её в библиотеке (купить было невозможно, тираж 59-го года разошёлся весь, когда она ещё не вернулась в Ленинград), пересказывала маленькому Васе… то самое легендарное Вагановское! Для папы, увы, Галина Уланова не аргумент и не героиня – так, нечто красивое и особенное, но это всё далёкая, театральная, не наша жизнь! Конечно, далёкая – это же сказка, но в неё можно попасть, и я попаду, мам! Даже в песне поют, что можно сказку сделать былью, правильно?

Его не приняли.

Неудача, провал, удар, которого он никак не ожидал.

Училище находилось на одной из самых красивых улиц Ленинграда – улице Зодчего Росси. Это тоже был Дворец – больше и значительней Аничкова; колонны, коридоры, фойе – всё здесь было огромным, старинным, классическим, это был Храм… да, советский пионер, никогда не задумывавшийся ни о каком Боге (только мифы Древней Греции да неясные рассказы Бабушки!), не привычный к посещению церкви, испытывал перед этим зданием те же чувства, что верующий около настоящего Храма.

Приёмные экзамены в училище проходили в несколько туров: проверяли музыкальность, чувство ритма, растяжку, прыгучесть, выворотность – всё это казалось уже знакомым и не пугало. Перед этим нужно было пройти комиссию, на которой придирчиво оценивались физические данные будущих балерин и танцовщиков.

Вася вместе с несколькими незнакомыми мальчиками привычно разделся до трусиков, выпрямил и без того прямую спину, встал как можно ровнее. Явно лучше других, вошедших с ним мальчишек: они не знали правил балетного мира, смущались, раздевались медленно и неловко. За столом в приёмной комиссии сидели три или четыре человека – не запомнилось, мужчины или женщины, и вызывали по фамилии, по одному.

Надо было выйти из ряда и встать перед ними.

Осмотр длился меньше минуты. Его не просили ни подпрыгнуть, ни станцевать, даже на его растяжку никто, казалось, не обратил внимания. Две недовольные тётеньки быстро ощупали его руки и ноги, переглянулись и слегка презрительно поджали губы: «Пухленький… щёчки какие! не годится… можешь идти, мальчик!».

Как же так?! Ведь я так хорошо танцую! Меня похвалила сама Нонна Ястребова, для меня поставили специальный танец… как же музыкальность, танцевальность, выразительность?! Неужели это всё неважно, и при чём здесь какие-то щёки?!

Неужели он толще этих неуклюжих мальчишек, которые прошли во второй тур?! Не может быть, он же стройный, никто и никогда не говорил ему, что… Бабушка с любовью трепала по щеке… как же он сейчас ненавидел эти щёки, эти толстые («пухленькие?») руки, всё своё неправильное, не подходящее для балета тело! Нет, этого не может быть, я-то знаю, что моё тело может танцевать, что оно гибкое и стройное, что оно уже многое умеет…

– Я всё равно поступлю! – закричал он. – Вы всё равно меня примете!

Мама рассказывала (сам он плохо помнил дальнейшее), что он бился в истерике, плакал, она прижимала его к груди, как маленького, как давно уже не… и пыталась успокоить, уговорить. Да-да, в следующем году обязательно!

Она сама чуть не плакала, но была взрослой и понимала, что это не конец света. Ты поступишь, говорила она, не всё получается с первого раза, Васенька, это просто недоразумение, временная неудача, они не разглядели тебя, они ошиблись, а ты у меня молодец… ну не плачь, мой хороший! Вспомни Галину Уланову, сколько трудностей она пережила… но она почти жила здесь, в Вагановском, мама, а меня не приняли! Как ты можешь сравнивать?!

Его горе было глубоким и острым – а рядом с ними так же горько рыдал другой мальчишка: его приняли, а он так не хотел сюда идти! Его насильно привела мама, хотевшая сделать из сына звезду… интересно, что с ним потом стало? Остался ли он в училище, бросил ли его через год, пополнил ли ряды какого-нибудь провинциального кордебалета? Или смог полюбить балет – и благодарен властной маме и случайному везению? Тогда, конечно, Васе было не до этих размышлений, острая зависть к принятому мальчишке забылась не сразу, он долго не мог опомниться и прийти в себя.

– Может, оно и к лучшему, – коротко сказал папа.

«Я всё равно поступлю!» – упрямо и мрачно думал он.

Во Дворце пионеров его встретили обычные шуточки Кореневского: он был известным весельчаком, шутником и насмешником, «душой коллектива», все обожали его подчас грубоватые шутки и «подколки»… кроме, конечно, тех, над кем он подшучивал.

Ястребова утешала его, как могла.

Надо уметь проигрывать, это не конец света, надо пытаться снова и снова, ты способный, ты сильный, ты непременно поступишь на следующий год – всем известные правильные слова, прописные истины, в которые так сложно поверить в момент неудач.

Когда кажется, что рушится весь твой мир, а до следующего года – как до Луны!

Но следующий год (как и все остальные года) наступил ровно по календарю; Вася, к ужасу переживших блокаду Бабушки и Мамы, похудел почти до прозрачности, закончил пятый класс французской школы – и на этот раз поступил легко и уверенно.

Как будто вошёл в родную, гостеприимно распахнутую перед ним дверь.

Вася

Мама и Вася – на гастроли!

А память сохранила не этот, успешно выдержанный экзамен, а то первое детское горе, ту казавшуюся роковой неудачную попытку, которая, к счастью, не смогла выбить его из колеи, а лишь закалила и без того упорный и сильный характер.

В балете, как и в жизни, успех – это лишь количество предпринятых попыток.

Можно и вообще никому не рассказывать о неудачных.

И никто бы никогда не узнал, что один из самых востребованных хореографов мира не сразу поступил в Вагановское училище, что он горько рыдал в фойе, проклиная свои якобы пухлые детские щёки.

Но это было – и пусть останется и на этих страницах.

… Через шесть лет, когда он блестяще станцует на выпускном чудесное па-де-де из старинного балета «Талисман», «тётенька» из комиссии подойдёт к нему с поздравлениями и извинениями.