Яна Темиз - Хореограф. Роман-балет в четырёх действиях

Она по-прежнему курила, всегда была «в форме»: никогда не показывалась, если болела или считала, что плохо выглядит; тщательно и продуманно одевалась, пахла дорогими духами. Королева вовсе не была белоручкой: каждый раз старалась сначала повкуснее накормить его (обязательно, не спорь, иди за стол! не забыть ленинградцам блокаду, никогда не забыть!), а потом внимательно и долго слушала рассказы о замыслах и постановках.

Так у них повелось: она приходила на его выступления, на выпускной в Вагановское, приезжала в Эстонию, где он танцевал; искренне радовалась и гордилась, когда он поставил спектакль в Большом театре. Он пригласил её на международный фестиваль DANCE OPEN: нет ничего важнее преемственности, молодёжь должна видеть и успеть услышать легендарных мастеров. И Ястребова давала мастер-классы, рассказывала о своей работе в Кировском, была в жюри балетного конкурса. Наверное, она тоже была благодарна ему, своему вечному (не бывшему!) ученику: забвение, увы, не редкий удел состарившихся балерин и актрис .

Во Дворце учили не просто танцу, тамошние педагоги были не только профессионалами и мастерами своего дела, они были носителями истинной культуры, интеллигентами в полном смысле этого слова, образцами для подражания и воспитателями – ума и чувств.

Именно она, Нонна Ястребова, посоветовала ему поступить в ЛАХУ – Ленинградское Академическое Хореографическое училище имени Вагановой, святое место для любого, кто хоть что-то смыслит в балете.

Ему шёл уже одиннадцатый год – и позади было столько всего!

Первая поездка на гастроли по Волге (Мама провожала его, тревожилась и безумно гордилась!), потом по другим городам, даже в Москву; сольные номера, репетиции, новогодние ёлки, выступления в лучшем зале города – Большом Концертном зале «Октябрьский»… к одиннадцати годам те, кто занимается профессиональным спортом, музыкой или балетом, проживают уже целую жизнь.

Какие детство и отрочество? У нас их нет – у нас сразу, без предисловий, «В людях» и «Мои университеты», никаких игр и детских забав, нам не до этого! Далеко позади дошкольные хороводы, которыми он руководил во дворе своего ленинградского дома недалеко от Таврического сада: товарищи тех игр продолжали гулять и играть, а он лишь весело кивал им, пробегая мимо. Ведь нужно было успевать и в школе! И читать, и смотреть кино! Ходить в театры на все новые спектакли. Придумывать (самому для себя) интересные вариации, пробовать их… потом они переехали на новую, большую квартиру на улицу Восстания, и в этом дворе он уже никогда не играл.

В тот раз они снова выступали в «Октябрьском».

Четырёхтысячный зал всегда был полон, аншлаг Ансамблю песни и танца Дворца пионеров имени Жданова был обеспечен, причём не за счёт восхищённых родителей и родственников – нет, тем редко удавалось раздобыть билет или контрамарку, смотрели выступление из-за кулис или стоя в темноте коридора, вместе с билетёршами… Мама обязательно там стояла, каждый раз подмечала все нюансы, чувствовала, когда он в хорошей форме, а когда слишком устал, радовалась очередному успеху и каждому его личному «Я сумел» и «У меня получилось!».

В Доме культуры

Нонна Борисовна тоже всегда была с ними, придирчиво и неотрывно смотрела каждое выступление – на том концерте он танцевал новый, специально для него поставленный номер под названием «Игрушки».

Специально для него! Это звучало так… надо прожить всю жизнь в балете, чтобы понять весь смысл, всю важность этих слов: «номер, поставленный специально для…». Ах, сколько он их потом поставит – к радости замеченных им молодых дарований и тех, кого могли годами обходить своим вниманием другие хореографы. Он пристально вглядывался во все труппы мира, ставил танцы, исходя из данных каждого танцора, помогал раскрыть его личные возможности, выгодно оттенить его талант. Он же прошёл прекрасную школу – Школу с большой буквы, в том числе и школу Дворца.

Он делал успехи, его всегда ставили в первый ряд, выделяли, давали танцевать всё, что он хотел, в том числе и солировать, но танец, поставленный специально для десятилетнего ученика, это нечто особенное. Номер придумала и поставила его педагог Нина Николаевна Базыкина, и сегодня ему предстояло его исполнить… между прочим, он никогда не думал: наверное, другие ученики ему немножко завидовали? В «Игрушках», кроме него, были заняты ещё двое, девочка и мальчик, но их могли и заменить, и все понимали, что это «его» танец, и его роль не исполнить никому.

Он знал, что станцевал хорошо. Так, как хотел: столько раз репетировал, оттачивал каждое движение, да и настроение было отличным, как будто какой-то подъём – мой собственный, особенный номер… поклон, аплодисменты, всё заслуженно.

– Молодец! – Нонна Борисовна была за кулисами, её похвала стоила дороже аплодисментов зала. – Зайди завтра ко мне… и вы тоже, – кивнула она подошедшей откуда-то Маме.

И уже опять смотрела на сцену, как будто забыв и о нём, и о своих словах.

Но она о них помнила.

– У мальчика большие способности и перспективы и, может быть, большое будущее, – начала она, глядя на Маму и обращаясь к ней, а не к нему. – Вы не думали о поступлении в Вагановское?

Конечно, его-то не надо уговаривать, а вот родители… не все родители хотят, чтобы их сыновья (особенно сыновья!), даже хорошо, отлично танцующие, навсегда связывали свою судьбу с балетом. Танцы – это чудесно, мило, задорно, но это годится для детей и подростков: чтобы были при деле, чтобы не затянула «улица», а потом надо взрослеть, выбирать серьёзную, настоящую профессию, заниматься математикой и физикой, поступать в университет или институт… иногда можно и потанцевать, везде же есть художественная самодеятельность.

Танец. Дом культуры «Красный октябрь»

Дворец пионеров, танец «Игрушки», 1967 г.

– Вагановское? – радостно ахнув, подхватила Мама. – Вы думаете, это возможно?..

– Всё будет зависеть от Васи, но я советовала бы ему попробовать. Скоро набор на следующий учебный год, а он как раз заканчивает четвёртый класс. Но вы понимаете, что тогда ему надо будет оставить обычную школу?

– Да… я понимаю, – Липа понимала совсем другое: ей предстоит выдержать очередную домашнюю битву, и, может быть, не одну. Выпрямить спину, ощутить себя не милой любимой «Липочкой», а гордой «Олимпиадой» и настоять на своём.