Ричард Л. Хайт - Освобождение души. Как я боролся с концом света

Два офицера подошли к машине с обеих сторон. Один из них попросил меня предъявить водительские права, второй внимательно разглядывал Джона. Оказалось, что один из задних фонарей у меня не работает и его нужно починить. Затем офицер с моей стороны оперся на дверь, чтобы получше рассмотреть Джона. К моему удивлению, полицейские нас отпустили и вернулись в свою машину.

Выезжая на дорогу, я чувствовал, что голова идет кругом. Я потребовал, чтобы Джон рассказал мне, из-за чего он не ладит с законом. Он согласился посвятить меня в свою тайну только при условии, что я никому не скажу. Я дал понять, что не могу этого пообещать, особенно если речь идет о насилии. Джон обиделся: мол, уж я-то должен знать, что он не способен навредить кому-либо. И сознался, что он – беглый заключенный, но преступление его не так уж и велико. Его арестовали за продажу марихуаны, хотя на самом деле ничего опасного в этом нет и, по его мнению, это вовсе не должно считаться преступлением. Он уверил меня, что теперь не делает ничего противозаконного, и мне не о чем волноваться. Поверив ему, я пообещал хранить молчание.

Примерно месяц от шерифа не было никаких вестей, и я уже начал было думать, что они, вероятно, не узнали Джона. Но оказалось, что я неправ. Однажды воскресным днем во двор нашего ранчо вплыла колонна полицейских машин. Ферма наполнилась странными субъектами, похожими на бандитов, наркоторговцев и сутенеров, вооруженных дробовиками, автоматическим оружием и пистолетами. Мы были в ужасе. В конце концов, несколько «сутенеров» обратились к нам, сверкая полицейскими значками. Они попросили нас остаться в доме, затем спокойно прояснили ситуацию.

Оказывается, Джон – беглый преступник, осужденный за приготовление и продажу кристаллического метамфетамина. Это был тяжелый и определенно опасный наркотик. Полиция следила за преступной деятельностью Джона через своих агентов под прикрытием, выжидая подходящего момента, чтобы устроить облаву. Наш наемный рабочий приспособил фургончик под лабораторию для производства наркотиков, а его знакомый время от времени забирал готовую партию и реализовывал ее.

Я попросил разрешения зайти в фургончик, чтобы лично удостовериться в противоправной деятельности моего друга. На пути к фургончику я увидел, как полиция выводит из него подружку Джона. Оказалось, его схватили ранее – в маленьком частном аэропорту, поэтому, к счастью, нам не суждено было встретиться с ним снова. Увидев агрегат по производству наркотиков, я наконец осознал, что Джон действительно был наркоторговцем. Как же я мог поверить ему…

Я был рад, что полиция поймала Джона, но чувствовал вину за то, что не сказал родителям о том, что он беглый преступник. А должен был. Самому себе я казался сообщником в его грязных делах, ведь я позволил ему дальше производить эту отраву. Если бы полицейские захотели, они могли бы совершенно законно конфисковать имущество моих родителей, и это была бы моя вина. Я молча страдал, теряя веру в себя. Какой-то неизвестный мне офицер под прикрытием, выдававший себя за наркоторговца, несколько месяцев следил за моими родителями и пришел к выводу, что они не были в курсе противозаконной деятельности их рабочего.

Как раз в это время я успешно сдал Калифорнийский квалификационный экзамен для старшеклассников и получил аттестат. В школу я перестал ходить с середины одиннадцатого класса. Чтобы сэкономить деньги, я решил сначала поступить в местный колледж, а затем перевестись в университет. Перед началом первого семестра я работал на родительском ранчо и выполнял ту работу, которую раньше делал Джон. Я даже решил учиться на вечернем отделении вместо очного до тех пор, пока мы не найдем кого-нибудь мне на замену.

Я боялся, что мы снова наймем какого-нибудь проходимца. Пришлось оставить планы скорого перевода в высшее учебное заведение. Я закончил старшую школу в надежде ускорить свое образование, но в итоге снова плелся в хвосте. Я потерял всякую веру в себя, у меня не было друзей, а мои мечты утекали сквозь пальцы. Но я и словом об этом не обмолвился.

Я продолжал тренироваться в додзё и должен был пройти соревнования на коричневый пояс, за которым уже следовал черный. Подобного рода соревнования в карате длятся четыре–пять часов. Начавшись утром, они продолжались без перерыва где-то до трех дня. Лишь после того, как мы сделали бесчисленное количество отжиманий и приседаний, пробежали расстояние, достаточное, чтобы начать валиться с ног, нас допустили к проверке техники боя. Наконец-то мы должны были биться с учениками, уже получившими черные пояса. Когда спарринг окончился, тренер отправил учеников ждать в раздевалку, а сам приступил к персональной проверке каждого соискателя.

Сходив в кабинет за крупнокалиберным револьвером, тренер приказал мне взять его и, приложив к голове, спустить курок.

Послышался треск, напоминающий звук электрошокера, затем крик. Спустя мгновение для того же испытания был вызван следующий ученик. Когда подошла моя очередь, я твердо решил не бояться. Я собирался принять удар электрошокером без лишних мыслей и сомнений, ведь знал, что его действие не причинит серьезного вреда.

На глазах у моих соучеников тренер подошел ко мне с электрошокером, огонек которого потрескивал и светился голубым. Учитель спросил, готов ли я. «Да, готов», – ответил я, не позволяя разуму даже думать о происходящем. Когда электрошокер приблизился к моей руке, я продолжал смотреть вдаль, словно его и не было. Последовал треск, но инструктор не ударил меня.

Все это представление имело целью лишь испытать наши эмоции. Тренер, казалось, удивился, что я не вздрогнул, никак иначе не проявил свой страх. Сходив в кабинет за крупнокалиберным револьвером, тренер приказал мне взять его и, приложив к голове, спустить курок.

Без лишних раздумий я взял револьвер, приставил его к виску и, даже не проверив, заряжен ли он, нажал на то, что принял за курок. Но он не поддался. Я тут же понял, что мне ничего не угрожает и не отвел дуло от виска. Побледнев как полотно, тренер быстро выхватил у меня револьвер.

Он показал мне, что курок заблокирован, поэтому я ни в коем случае не смог бы застрелить себя. Далее последовала назидательная лекция о том, что мы ни в коем случае не должны слепо следовать приказам – кто бы их ни отдавал, и что мне следовало сначала проверить, заряжен ли пистолет, а потом уже с ним что-то делать. Тренер особенно упирал на то, что я никогда не должен пытаться убить себя. И хотя все эти наставления были действительно важны, я разрыдался, чувствуя себя униженным и выставленным на посмешище. Дело в том, что в глубине души я надеялся, что револьвер заряжен – ну или, по крайней мере, мне это было не очень важно. В тот момент я осознал, что склонен к самоубийству. Похоже, остальные тоже это поняли.