Татьяна Щепкина-Куперник - Ермолова

Очевидно, уже тогда было что-то особенное в этой девочке: для подруг не было большего удовольствия, чем слушать Машенькину декламацию, и они гордились ею, не зная зависти. Но когда ей было тринадцать лет, отец Марии Николаевны в свой бенефис решился дать ей роль и выпустил ее в водевиле «Десять невест и ни одного жениха» в роли разбитной Фаншетты. Она вышла на сцену робко и неловко. У нее нарывал палец; он был завязан белой «куколкой», что ее очень смущало. Вдобавок отец не позволил ей нагримироваться, и она была бледна как смерть рядом с другими, накрашенными «невестами». Это удивительное лицо, призванное изображать трагедию, понятно, не подходило для водевиля. Ее глубокий, низкий голос так же мало годился для водевильных куплетов, как и ее лицо юной Сивиллы, и дебют ее был неудачен, к большому огорчению ее отца, знавшего, что и к танцам она неспособна. Самарин, специально прослушивавший ее, резко отозвался о ее «бездарности» и сказал: «Пускай пляшет себе у воды» (то есть на заднем плане, куда обыкновенно ставили самых неспособных танцовщиц). И казалось, что, кроме танцев «у воды», ей ничего больше не оставалось.

В истории театра всем известен рассказ о том, как Н. М. Медведева, в те времена первая артистка Малого театра, решила поставить в свой бенефис пьесу Лессинга «Эмилия Галотти», где играла роль герцогини Орсини. Артистка, которая должна была играть Эмилию Галотти, молодая Позднякова (Г. Н. Федотова) [9] Гликерия Николаевна Федотова (1846–1925) – знаменитая актриса Малого театра, где она играла с 1862 г. Из-за болезни ног ушла со сцены в 1905 г., выступив после этого еще один раз – в свой пятидесятилетний юбилей, в 1912 г. В связи со столетием Малого театра получила звание народной артистки республики. , заболела. Бенефициантке предложили выбрать из молодых актрис, но она не видала среди них подходящей на эту сильно драматическую роль. Воспитанница балетной школы Семенова, бывавшая у нее по праздникам, рассказала ей, что у них в балете есть исключительно способная девочка, Машенька Ермолова, и что она «необыкновенно играет». Медведева, у которой другого выхода не было, решила ее «попробовать». Она поехала в балетную школу, велела вызвать Ермолову – застенчивую, безнадежно неспособную к танцам девочку, с глубокими глазами и глубоким голосом, и что-то, видно, в этих полудетских глазах заставило ее «поверить». Она дала девочке роль, велела ее обдумать, выучить и прочесть ей. Через несколько дней чтение состоялось. После первого же монолога Медведева, взволнованная, со слезами на глазах, воскликнула:

– Вы будете играть Эмилию!

Художественное чутье Медведевой правильно оценило Машеньку, и день ее бенефиса был первым днем появления на сцене той, кто долгие годы был потом украшением и гордостью Малого театра.

Безвестная ученица штурмом взяла Москву. Я еще застала очевидцев этого спектакля [10] Он состоялся 30 января 1870 года. . Подробности его известны из истории театра; все мнения сводились к одному: «что-то небывалое по силе и таланту». И при этом ей было только шестнадцать лет.

Впечатление, произведенное ею на зрителей, было огромно.

– Как же вы отпраздновали свой дебют? – спросила я как-то Марию Николаевну. Мне хотелось услышать, что были цветы, радостные лица, поздравления… Но было только то, что после спектакля она импульсивно бросилась в объятия Самарина, игравшего отца, и… почувствовала в ответ холодок. Вероятно, большого артиста смущала его собственная «промашка», и он это неприятное чувство перенес на невольную причину его… Зато настоящий отец, взволнованный и растроганный, крепко расцеловал ее… А потом ее увезли в старом рыдване в школу, где подруги не спали: собрались все «у комода» и долго расспрашивали, рассказывали, делились впечатлениями… Только и всего.

В этот вечер она записала в своем дневнике: «День этот вписан в историю моей жизни такими же крупными буквами, как вот эти цифры, которые я сейчас написала. Я счастлива… нет, я счастливейший человек в мире». Мечта ее сбылась, надежда осуществилась – она стала актрисой.

В школе оставалось пробыть еще два года. Эти годы принесли мало нового. Она окончила ее в мае 1871 года и была принята в труппу Малого театра. Несколько раз сыграла, еще будучи в школе, «Эмилию Галотти» с тем же успехом. Газеты писали об ожиданиях, которые юный талант вызвал в публике… Но больше крупных ролей ей не давали, если не считать, опять-таки в бенефис отца, Марфы в «Царской невесте» Мея, где она играла помешанную: роль невероятной трудности для совершенно неопытной артистки, но и тут правдивость и сила ее игры подкупили весь театр.

И опять – ничего .

Театральное «начальство», во главе которого стояли люди абсолютно неспособные поставить интересы искусства выше своих личных симпатий или выгод, точно испугалось той силы, которую так неожиданно увидело перед собой в лице этой гениальной девочки. Перед ней – неопытной, не умевшей еще владеть ни своим великолепным голосом, ни своими жестами, – вдруг побледнели остальные актрисы. И это не могло не устрашить их.

Так или иначе, но Ермолову начали занимать только в незначительных, второстепенных ролях, шаблонных «инженю», бледных теней, вроде Бьянки в «Укрощении строптивой», где ей приходилось только подыгрывать Федотовой, и т. п.

Мария Николаевна страдала невыносимо. Она была тогда еще почти ребенком, она еще не выработала в себе силы воли, не понимала еще вполне, что она такое: она начала терять веру в себя – ту счастливую уверенность, которая поддерживала ее с детства.

Сохранилось несколько страниц из ее дневника, где она безыскусственно, по-детски говорит о своих переживаниях. Страницы эти относятся к 1871 году, когда ей было восемнадцать лет. Они находились в бумагах покойной Анны Николаевны, – к сожалению, это только несколько листков без начала и без конца, но для портрета Марии Николаевны в восемнадцать лет они драгоценны. Приведу их.

«…Бегали с мамашей к крестной [11] Агафья Ильинична Туманова – сестра матери Марии Николаевны. . Ах, как мне хочется играть, как мне хочется жить… Сейчас я прочла у себя слова Вильде [12] Н. Е. Вильде – актер Малого театра (1832–1896). : «…ей нужно на волю, ей нужны воздух, свобода». Да, я верно тогда предчувствовала, что мне не будет никакой свободы. О, я гораздо связанней, чем в школе. Здесь (то есть в Малом театре. – Т. Щ.-К. ) я нахожусь под тяжелым гнетом, а выбиться из-под него нет сил.

29…

Вчера не записала день, потому что ночевала у Н. М. (Медведевой. – Т. Щ.-К. ). Спешу скорей оправдать себя перед собой. Ушла к ней, а утром читала с ней роль Элизы [13] Из пьесы «Хижина дяди Тома». . Первый акт совсем почти переделан: теперь я очень вижу, как я была слаба в этой роли. Только дай бог мне сыграть ее хорошенько, эту роль: а то нынешний [год] точно какой сильный ветер сбил меня с ног – я только и играю одни маленькие роли. Кажется, исполняется желание наших артистов, я совсем отодвигаюсь на задний план. Но Н. М. говорит: «терпите и ни на что не обращайте внимания». Я так и делаю. Просить и вымаливать ролей я себе никогда не позволю… Господи, как бы это напомнить Самарину, что он обещал дать «Коварство и любовь» в свой бенефис [14] Лишь в апреле 1874 г. Ермолова выступила в роли Луизы в «Коварстве и любви» Ф. Шиллера. . Забыл он или нет… Если и не забыл, так, конечно, не даст… удивительно, как меняются люди на сцене и дома – и не узнаешь совсем. Например, нынешним летом я была у Шумского [15] Сергей Васильевич Шумский (1821–1872) – известный актер Малого театра, где он выступал с 1841 г. , он говорил со мной, смеялся, а тут, то есть на сцене, опять генерал. Потом Самарин – дома черт знает чего ни наобещает, – а на сцене как зло смотрит; впрочем, теперь еще ничего, не то что было прежде. Например, он мне сказал летом: «Самарины вам никогда не сделают зла».