Александр Девятьяров - Земля под крылом

В разговорах и думах, в негодовании но поводу частых остановок мы добрались до Старого Оскола. Там не повезло. Оказалось, что наша часть перебазировалась под Харьков и добираться туда надо попутными автомашинами. Но первая машина провезла совсем немного, ушла в сторону от нашего маршрута. В селе заночевали, а утром все-таки поймали попутную "полуторку". Правда, она была перегружена ящиками с минами, но шофер все же согласился взять нас,

- Откуда катишь? - спросили его. Молодой разбитной шофер, глаза которого покраснели от бессонницы и напряжения, ответил:

- Из-под Воронежа. Ночью выехали. Отмахали шестьсот километров.

- Под Харьков?

- Ага. Ну, лезьте, товарищи командиры, в кузов. Если ничего не случится, то доставим нас до места.

Но мы задержались. Рядом ocтановились несколько автомашин, идущих со стороны фронта. У головной собрались офицеры, в основном женщины, из кабин вылезли шоферы, чтобы размять ноги, появились медицинские сестры, кто с котелком, кто с флягами устремились к ближайшему колодцу. К нашему водителю подошел шофер, попросил:

- Земляк, нет ли закурить. Со вчерашнего дня мучаюсь.

Прикурив самокрутку, он глубоко и с удовольствием затянулся раз, другой.

- Ну, кажется, полегчало. Без курева нам, шоферам, никак нельзя - того и гляди заснешь за баранкой.

Повылезали и некоторые ходячие раненые, тоже задымили махоркой. Они были еще возбуждены недавними боями, говорили громко, перебивая друг друга. Фронт был близко. Так я впервые встретился с ранеными.

Раньше мы видели их только с высоты, когда проходили под крыльями санитарные поезда. Теперь они встали воочию: у одного перебинтована голова, у второго - рука, которую он поддерживал, как самую драгоценную ношу, третий опирался на самодельный костыль, болезненно морщась, неловко ступая. А в машинах лежали забинтованные по всему туловищу, хрипящие, спеленатые, словно куклы.

Наверное, да, конечно, их не упоминали в победных реляциях, а они сами, своей кровью, подчас жизнью, добывали эту победу не на всем фронте, а у "незнакомого поселка, у безымянной высоты". Но из их подвига складывался общий подвиг народа, из успеха на этой высоте - наша общая большая Победа.

Об этом думалось, когда мы стояли возле остановившихся машин с ранеными.

27 августа мы, наконец-то, добрались до места назначения. Начальник отдела кадров 1-го штурмового авиационного корпуса в тот же день под вечер представил нас командиру корпуса В. Г. Рязанову. Тот только что прилетел с передовой, но успел пообедать, когда мы пришли в штаб-квартиру. Генерал сидел без кителя, в одной сорочке, наслаждаясь коротким отдыхом. Это придало разговору несколько неофициальный характер. Узнав, что мы прибыли с высших тактических курсов усовершенствования командиров эскадрилий, он удовлетворенно завершил беседу:

- Это хорошо. Значит, вы с опытом летной работы. Назначим вас командирами эскадрилий. Давайте входите в строй. Время сейчас благоприятное: истребительная авиация врага противодействует незначительно, зенитная оборона тоже не так уж сильна. Действуйте.

Вестовой из штаба довел меня до полуразрушенного дома, в котором сохранилась одна комната. Здесь я и должен был переночевать.

Немного прибравшись, устроив что-то вроде постели, вышел на улицу, чтобы осмотреться, познакомиться с обстановкой, да и просто подышать прохладным вечерним воздухом. У соседнего большого лд.-шия, также сильно побитого, толпились летчики, механики, мотористы, солдаты аэродромной службы и довольно много местных жителей, главным образом пожилых женщин. А из окон лился мощный и очень знакомый бас:

Вдоль по Питерской,

По Тверской - Ямской...

Подошел ближе. "Ну, конечно же, пост Максим Дормидонтович Михайлов! Как не узнал сразу!" Какой-то летчик объяснил, что идет концерт московских артистов, уже пел Семен Иванович Козловский, выступали другие члены фронтовой бригады. Я попробовал проникнуть в этот необычный "концертный зал", но, увы, он оказался настолько переполненным, что пришлось остаться на улице.

Уже стояла звездная украинская ночь, теплая и относительно тихая. Ее тишину порой нарушал недалекий стрекот авиационных моторов-это наши "кукурузники" - самолеты У-2, или По-2 - улетали на боевое задание, да с далекой высоты иногда доносился протяжный и тяжелый рев немецких бомбардировщиков "хейнкелей", пробиравшихся в тылы советских войск.

Утром проснулся, едва проклюнулось солнце, и сразу отправился на аэродром. Там жизнь уже кипела. У стоянок "Ильюшиных" копошились механики, оружейники, ревели на все голоса моторы, по взлетному полю один за другим промчались два "Ила" и в мгновение растаяли в сумерке рассвета-ушли в разведку. Со стороны фронта отчетливо слышались орудийные раскаты передовая находилась совсем рядом: даже отсюда, с аэродрома, можно было наблюдать, как наши самолеты заходили на цель.

Нас, вновь прибывших, снова учили - дали по нескольку тренировочных вылетов.

Но вот настал день 3 сентября. Получили приказ: группе из двенадцати "Илов" под прикрытием шести истребителей "Як-1" атаковать станцию Борки. Ведущим группы назначили П.С. Сазанова, меня - его заместителем.

Мы с Павлом Сергеевичем Сазановым были старыми знакомыми: вместе учились еще в авиационном училище на заре своей летной жизни, потом на высших тактических курсах усовершенствования командиров' эскадрилий. Правда, он учился в другой группе и окончил курсы на несколько месяцев раньше меня. Теперь он был помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе.

Волновался очень: как никак, а предстоял первый вылет. Именно боевой не для отработки фигур высшего пилотажа, не на штурмовку макетов, выставленных на учебном полигоне. Нас мог встретить мощный и действенный огонь зенитной артиллерии, могли перехватить вражеские истребители, наконец, кто-то из молодых летчиков мог оторваться от группы и ударить бомбами, снарядами, пулеметными очередями по своим-по пехоте, артиллерии, танкам. Все это так ясно вставало перед глазами, что не помню, как добежал до машины. Рядом оказался Павел:

- Все в порядке, Александр. Все будет в порядке. Волнение почти прошло, когда оказался на привычном месте и взялся за штурвал.

К цели подходили на высоте 1200'-1300 метров.

Земля почти не просматривалась: на ней полыхали пожары и дым ватным одеялом укрывал ее от взоров штурмовиков. Но и немецкие зенитчики не видели нас, могли ориентироваться только по звуку моторов. Я недоумевал: "Как можно при такой видимости, а точнее невидимости, отыскать цель".

Один за другим "Ильюшины" устремились и пикирование, открыв одновременно огонь из пушек и пулеметов. Где-то на высоте 600 метров я сбросил бомбы и тут же почувствовал, как вздрогнула машина. "Подбит!" молнией пронеслась мысль. Покачал крыльями и по радио передал: