Сергей Молодняков - Облако в погонах

Вновь я с тобой. Ты такой же, как прежде –
Та же спокойная ласковость глаз.
Что-то случилось, поэтому реже
Мы понимаем друг друга подчас.

Прошлое выручит, память поможет:
Вспомним былое, но всё не пойму –
Прежде мы были ужасно похожи,
Так же различны теперь. Почему?

Разные в радости, разные в горе.
Думал, что юность в душе сберегу.
Помнишь, я вышел в открытое море,
Ты оставался на том берегу.

Море не любит минорных и жалких.
Это и многое – искоренил.
Став самой крепкой, булатной закалки,
Я изменился, а ты сохранил.

Ты сохранил ту мечтательность в речи,
Эту наивность и свежесть ума.
Словно бы годы не пали на плечи,
И не покрыла виски нам зима.

Мне ж довелось испытать, даже слишком,
Многое: в мыслях и чувствах остыть.
Не оттого ли так жалко мальчишку,
Кем никогда и нигде уж не быть.

Знаю, что века отпущено мало,
Где-то усну и останусь в ночи.
Может, об этом сейчас трепетало
Пламя стоящей меж нами свечи?

Пусть суждено, но не мучаюсь – где же?
Смерть, как рожденье, случается раз.
Я изменился, поэтому реже
Мы понимаем друг друга сейчас.

Простите, дорогая! Вы устали
Меня любить и обрели покой.
Шепча беззвучно алыми устами,
Благословите нежною рукой.

И я исчезну в беспокойстве ночи –
Мой голос оборвёт метели визг,
Но знайте, что люблю вас сильно, очень…
Как солнца луч влюблён в сверканье брызг.

Уйду путём, благословенным вами:
Спокойно сердце, ждущее тревог.
Укрыто синеватыми снегами
Избитое безмолвие дорог.

Ночи отброшен тёмно-синий полог,
Дорога нелегка и далека.
Предчувствуя, что век разлуки долог,
Благословила бледная рука.

Стуча железкой о сухой кирпич,
Застонет ветер, мня, виясь и воя.
Я в даль черну смотрю, у гроба стоя,
Как граф, сказавший за обедом спич.

Сей странный гроб, я сам себе принёс,
Быть может, согреша и не беспутно,
Хотя и действовал без пут, но…
Но этим разрешал иной вопрос.

Не телу бренному в пристанище дрожать,
Туда я опущу мне дорогое.
Быть может, душу грешну упокоя,
Мой мрачный гений будет в нём лежать.

Я хороню стихи, не нужные толпе,
На них печать забвенья водружая.
Великих тени, молча окружая,
Встают вокруг в сочувственной мольбе.

Завял в ростке недюжинный талант –
Душа переполняется печалью.
Едва ли за столетий далью
Сей прах, найдёт старик-негоциант.

Орган надрывно пел в ночи,
Последний звук – и смолк.
Оборванной струной души
Песнь продолжает волк.

С небес свинцовое пятно
Бросает мутный свет.
Темно ль, светло ли: всё одно –
Я вижу свой портрет.

Он – искуситель мой и рок,
Сообщник и судья:
В чертах – судьба, глаза – пророк
И суть моя, и я.
Переливается огнём,
Я нежен в нём и груб,
И многолик во тьме, но днём
Не видно муки губ.

В ультрамариновой дали
Неясно виден силуэт.
Над телом сумрачным земли
Мерцает звездопадный свет.

Мне мил забытый блеск его,
Предчувствия огонь томит.
Коль не осталось ничего –
Ничто не манит, не роднит.

Как скоро пыл во мне погас!
А много ли его имел?
Крылатый, солнечный Пегас
Меня коснуться не сумел.

От ласки лёгкого крыла
Я не проснулся осенён.
Жизнь, не начавшись, отцвела,
Ещё живущий – погребён.

Я вижу хрустальный дворец,
В чертогах – алмазный ларец,
Над ним – золочёный венец,
А в нём – груду мёртвых сердец.

Я вижу чудеснейший сад,
Тончайший ловлю аромат.
Плоды берегут для услад,
Но каждое яблоко – яд.

Пред взором моим – дивный луг,
Ковёр из цветов лёг вокруг.
Но снова во взгляде испуг:
Меж травами – жала гадюк.

К простору морскому мой взгляд
Стремится и, видя, я рад,
Как жемчугом волны горят
И… тянутся руки наяд.

Моленье вознёс к небесам:
Спасенья усталым глазам!
Свершилась судьба, наконец –
Теперь я довольный слепец.

Привычно стало видеть мне,
Как много зим и лет,
Встаёт в синеющем окне
Кроваво-чёрный цвет.

И отблеск красит лунь небес
Под колокольный вой.
Предчувствую: не Бог, не бес,
Не мёртвый, не живой.

Но кто-то сеет цвет и звон,
Чернеет, где серел,
И слышится со всех сторон:
«Сгорел, сгорел, сгорел…»

Вновь опускает век кайму
Тот неизвестный Он,
Надеясь, наконец пойму
И разгадаю сон.

…Брожу средь скопища теней:
Крик хриплый, чей-то смех,
На фоне туч, земли темней, –
Распятый человек.

Я всматриваюсь: тих и строг,
Безмерна грусть в глазах –
Она в лучах священных строк,
Жива на образах.

Угарна площадная брань,
Всё ощутимей злость.
Вдруг свет сквозь облачную рвань
Высвечивает гвоздь.

Кровавый гвоздь зардел огнём,
Горит, как тает плоть.
Среди толпы во мне одном
Святая грусть поёт.

Гармонию её сберёг,
Мгновенье – он б воскрес,
Но красно-чёрный заволок
Обуглившийся крест.

Совсем немного избранных осталось
Людей, в которых есть ещё душа.
Но, подменив прогрессом эту малость,
Бредут народы, к пропасти спеша.

Да, мало нас. И ждет, увы, забвенье
И чувства лучшие, и мысли, и слова.
Мы чуждые – не их цепи мы звенья,
Но знаем истину – толпа всегда права.

В мученьях мы влачим существованье,
Лишь изредка нас посещает новь.
То вечное, что движет мирозданьем,
Зовётся просто и смешно – любовь.

А что душа? Выгуливаем тело,
Ведь финиш, вроде бы, ещё далёк.
Вершим ненужное, пустое дело.
В дела нас любопытства бес завлёк.

Бежим, спешим. Куда? Зачем? – не зная.
Но, впрочем, будем делать так до пор,
Когда доска дубово-гробовая
Поставит точку, завершая спор.