Сергей Молодняков - Облако в погонах

Но коль пока мы живы и упруги,
Коль вжились в трепетанья пестроту,
Коль с нами зодиаковы зверюги
Сцепившись, улетают в пустоту.

То интересна жизнь: вкус, звук её и краски.
Пульсирует пока души оплот
И, не желая с Вельзевулом пляски,
На Ноев лезем, задыхаясь, плот.

Лист лениво скользит по уснувшей воде,
Жёлтой каплей вписавшийся в гладь.
Всё спокойно, дремотно: ни звука нигде,
Очарованный сон – благодать.

Высоко в небесах проплывает журавль,
В дымке золота крон – алтари.
Всё казалось – плывет долгожданный корабль
Цвета ало-пурпурной зари.

Как милы эти сказки из девичьих грёз
И чисты, как зимой облака.
Только жизнь не даёт нам поверить всерьёз,
Извратив, обманув, оболгав.

Этой сказке сто лет, и скажу я сейчас:
Мило всё и красиво, но, Грин,
О прекрасной Ассоль, о любви ложен сказ,
Алый парус, как воздух, незрим.

Белёсый снег избороздили тени,
То чёткие, то видные едва,
Два дерева стоят в нём по колени,
Как два седых языческих волхва.

О, чародеи! верящие в диво.
Они зовут весеннее тепло,
Но падают неслышно и тоскливо
Снежинки на замёрзшее стекло.

Царица льда, опять твои метели
Живое заставляют замерзать:
Саванный пух, где кроны зеленели
И простиралась водяная гладь.

Голубизна, сгущаясь и темнея,
Равнину перекрашивает в синь.
Два дерева в безмолвии томленья
И холода, что неразлучен с ним.

На полях гуляет ветер –
Необузданный конёк.
Синий полдень далью светел,
Холодам конец далёк.

Мятно пахнет от сермяги,
На дворе – унылый пёс.
Под окном поют бродяги,
Кто в мученьях правду нёс.

Для людей они как травка,
Обречённая на корм,
И церквушки малой главка
Предвещает новый шторм.

Снова виден лик пречистый
Под заснеженным стожком.
Мчится колесница, мчится
С новоявленным божком.

О, Сергей! Мне близок, стал до боли
Твой напевный, искренний язык.
С ветром ты, с простором, с небом, что ли,
В душу журавлиную проник?

Для людей готов был сердце вынуть,
Бесшабашный, грустный хулиган.
Не хотел ты край родной покинуть,
Но ушел безвременно в туман.

До сих пор слова твои простые
Очищают внутреннюю муть.
Край полей, с названием – Россия,
С ними смог счастливее вздохнуть.

Рано утром, почти спозаранку,
Только гонят в стада коров,
Запевала твоя тальянка
У бездушных чужих дворов.

В твою чистую, детскую душу,
Когда пламень ещё не погас,
Не боясь сапогами порушить,
Потешаясь, плевали не раз.

Говорили, мол, слишком был труден,
Насладившись, бросали тебя.
В сером холоде питерских буден
Не сумел уберечь ты себя.

А теперь, появляясь оттуда,
Может, птицей, может, цветком,
В край берёзово-белого чуда
Ты спешишь погрустить о былом.

Заходи за мной нынче, до зорьки
Побежим по росе на поля.
Будем слушать внимательно, зорко,
Как звенит, просыпаясь, земля.
Как табун лошадей на холмину
Забираясь, заскачет гуськом.
Как туман, покрывавший низину,
Разливаясь, боднётся с леском.

Побредём заливными лугами,
Воздух там разнотравьем пахуч.
Может, где-то вдали, за стогами,
Ходит-бродит оранжевый луч.

И в тиши у ольхи иль осины
На копне восседает Иисус,
Вдаль глядя своим оком синим
На бескрайнее чудо – Русь.

Что ж! Немало ты в жизни понял,
Эта грусть в глазах – не обман.
Знать, не вынесли чудо-кони
Из болота тебя, хулиган.

Ты был тоже когда-то хорошим,
Ведь недаром любили тебя,
Но смешала пурга с порошей
И утихла, всё соскребя.

Помнишь, что-то шептали губы,
Брызги глаз, поглотивших мглу.
В дымке сизой желтели срубы,
Блеск реки уподоблен стеклу.

Томноокий, сиреневый вечер
Ты не понял и не сберёг.
Дым волос ниспадал на плечи,
Сердца бился слепой зверёк.

К дням ушедшим не будет возврата,
Ты пресыщен и вечно пьян.
И не знаешь, награда ль, утрата,
Если вдруг замолчит хулиган.

Необычностью чудесен
Хмурый день осенний:
В музыке безмолвных песен
Предстаёт Есенин.

Для иных лишь ствол кленовый,
В веток ломкой пряже.
Облик милый, облик новый
Согревая, глажу.

Припадаю к хрупкой ветке,
С ней единым ставши.
Блекнет в паутины сетке
Песни лист опавший.

Позабыть родные песни
Суждено едва ли –
Журавлиный крик, как вестник
Царственной печали.

В птицах, в песнях, в них и с ними
Жизни бесконечность.
Плачет каплями скупыми
Тающая вечность.

Тихую долину,
Серебристый плёс,
Косогора спину
В сердце я унёс.

Громкий лай собаки,
Радужную взвесь,
Золотые злаки –
Край родимый весь.

Свет родного дома,
Тополиный ряд –
Мило и знакомо
Много лет подряд.

Щек румяных глянец,
Сильный и живой,
Парень-оборванец –
Всё во мне, со мной.

Знай, непостижима,
Матушка, ты, Русь!
Без судьбы нажима
На тебя молюсь.

Мне говорят, что «кайф ловить»
Возможно только в бане,
Но мне приятней воду лить
В своей домашней ванне.

Лежу я в ванне, как король,
Мне Цельсий пятки варит,
А в бане ждёт иная роль –
Там банщик мозг изжарит.

Лежу в родимой – не иду,
Над бёдрами колдую.
В ином же месте, как в аду:
Там бес ревёт, линчуя.

Мне говорят «Не тот парок,
Не та температура».
Но порка веником, дружок, –
Садистов процедура.

Нет, в секту тайную хлыстов
Я не согласен влиться.
Здесь с вас сойдёт по сто потов,
А как багровы лица!

Ведь в бане можно лечь костьми –
Скончавшись от угара.
Родная ванна, внутрь прими,
Спасая от пожара.