Татьяна Владимирова - Сквозь цветное стекло

– Несложно предположить, что 90-ые многое изменили в деятельности филармонии и ее сотрудников…

– Атмосфера 90-ых была просто ужасная: какая-то сумятица, бездуховность и безысходность… Мы начали внутренне сопротивляться всему происходящему, что-то придумывать. В этот период появился фестиваль «Его величество Рояль», который мы вместе с Татьяной Юрьевной Агафоновой, возглавлявшей фортепианное отделение музыкального училища, и ее учениками проводили в Татьянин день. В этом фестивале обязательно принимал участие какой-нибудь известный исполнитель, профессор консерватории, чтобы соединить молодых студентов с маститым музыкантом в совместном музицировании. Тогда же родился и фестиваль «Виолончельные дебюты», который проводился в преддверии международного женского дня. Так для сочинцев засверкали звездочки талантливого педагога Эммы Агасиевны Налбандян.

Плод раздумий и сложных переживаний – программа 1995-ого года об Альберте Швейцере. В глухие времена как никогда нужны светлые личности, светочи. Известный органист, профессор теологии сел на студенческую скамью, чтобы стать врачом и поехать в Африку лечить аборигенов! У него был идеал – его великий Бах! Он написал о нем дважды: на французском и на немецком – прекрасную книгу, он исполнял его сочинения, но ему казалось, что этого мало, чтобы быть достойным Баха, и он совершил свой подвиг врача в глухом поселке Ламбарене… Очень дорога мне и программа тех лет, посвященная 60-летию композитора Альфреда Шнитке. В то время он вместе с врачами и своей прекрасной женой мужественно боролся за свою жизнь. Во время командировки в Москву я познакомилась с его братом, – поэтом Виктором Шнитке, и пригласила его в Сочи. Он приехал и читал в концерте в честь брата свои замечательные стихи. А еще была программа, посвященная Александру Вертинскому. Она называлась «Над розовым морем». Это такой лучик света с дивными романсами, букетом цветов, длинными перчатками и легкой долей кокетства! С этой программой мы ездили и в Москву, и в Минводы, и по городам Кубани. Я не сказала еще о «Часе души», может быть, самой сокровенной моей исповеди на сцене: «Золото моих волос тихо переходит в седость, не жалейте – все сбылось, все в душе слилось и спелось»… С Мариной Цветаевой я пережила ликование, грусть и… свой юбилей!

– Расскажите, о чем грустите в Нью-Йорке? Часто ли вспоминаете Сочи? Чему посвящаете свою жизнь?

– Я не вспоминаю Сочи, я его частица, просто переехала на другую улицу, так сложилось… Перерождения не произошло – вспоминать мне никого не надо, все и так со мной. Я не могу сказать, что мы страдали от ностальгии, но что-то с нами происходило… Мы ревели, когда в концерте черная певица исполняла «Вокализ» Рахманинова. Муж сопровождал занятия в хореографической студии, а я помогала хореографу сделать отчетный концерт в форме спектакля о Сергее Есенине и Айседоре Дункан. Для постановки обязательно был нужен русский элемент. Им стала песня «Тонкая рябина» в исполнении солистки нашей филармонии Людмилы Шашиной – несравненном меццо-сопрано. Когда мы поставили запись и включили ее, сцена повторилась: этот голос – такой теплый, одинокий и далекий теперь – сразил нас. Пока последним моим опусом является этюд «Судьбы скрещенья» – долина Коннектикут, русская деревенька в Америке, первым поселенцем которой был Илья Львович Толстой, мои внуки, прах мужа в подворье церкви, где играет на органе мой старший сын, и все это поразительным образом переплелось в моей судьбе с музыкой великого Рахманинова и поэзией тревожного и устремленного к небесной выси поэта Иосифа Бродского.

Я выступала с этой работой на конференции пушкинского общества в Нью-Йорке, я шла к ней всю жизнь…

– Если подвести итог нашей беседы…

– Мне повезло заниматься тем, что для меня бесценно, за это я благодарна городу, признавшему меня, и моим талантливым спутникам на сцене и в жизни.

Мы смотрим на солнце

сквозь закопченное стекло;

на прошлое нужно смотреть

сквозь цветное.

Первое впечатление – колонны на сине-голубом фоне неба, впадающего в море, пальмы в каплях солнечных бликов, разлитое всюду тепло… Непривычно легкомысленный декабрь… Безмятежный прохожий не кутается в воротник, а, разморившись, нежится в лучах! Все зелено… кое-где на газонах даже пробиваются мелкие желтые цветочки…

К вечеру картина становится таинственней…

Вдоль колонн прохаживаются какие-то экзотические существа. Вот полноватый, в непривычно свободных одеждах, длинноволосый, седой, подчеркнуто горделивый «барин» с жестами фокусника, явно желающий обратить на себя внимание. Вот худенькая девушка, прехорошенькая, гибкая, как лоза, с огромными черными глазами-маслинами, словно балерина из сказки о стойком оловянном солдатике, на локте – пакет, а из него – вязальные спицы… Вот со своей молоденькой напарницей – стареющий щеголь в оранжевом, с дрессированной птицей на плече… А вот очень колоритная, крупная, но легкая в движениях игривая дама яркой армянской наружности, запыхавшись, подлетает к намеченной цели и, достигнув ее, вдруг начинает хохотать сочным раскатистым меццо-сопрано! А это сбегает по ступенькам юркий колобок со скрипкой под мышкой, отмахиваясь от оклика, – торопится! Все ярко, броско, неожиданно, дерзко и выглядит дягилевским спектаклем в костюмах и декорациях Бакста, разыгранным на подмостках под открытым небом. На самом же деле – это происходит в реальной жизни у подножия Зимнего театра, в декабре 1966-го. Действующие лица – артисты концертно-эстрадного объединения, они собираются «на выезд» у служебного входа, т. е. ждут автобус, который повезет их выступать в какой-нибудь санаторий, а пока они просто общаются друг с другом. Каждый – подчеркнуто индивидуален, ярко выражен и почти каждый безмерно самолюбив – АРТИСТ! Совсем скоро это объединение будет преобразовано в филармонию, состав творческого коллектива постепенно поменяется, пополнится молодыми исполнителями классического репертуара, но фундамент этого будущего уже заложен, и можно строить дальше.

Первые директор Семен Георгиевич Инкин и художественный руководитель Давид Григорьевич Гершфельд – близнецы-братья: оба одного росточка, невысокие, оба демократичные, общительные, шустрые, инициативные, но каждый – себе на уме! Придя как-то с мужем к выезду на концерт, сама еще безработная, я стояла в толпе артистов в служебном фойе, когда откуда ни возьмись к ней подошел веселый разбитной мужичок в клетчатой ковбойке. Заметив новое лицо, рубаха-парень спросил, кто это. Меня представили, и он тут же, не раздумывая, душа нараспашку, предложил: к нам, к нам! Подняв бровь, я ответствовала, что мое место – на телевидении! Когда он распрощался и ушел, я в свою очередь спросила, кто это.