Татьяна Владимирова - Сквозь цветное стекло

Веселый жанр куплета, фельетона, скетча – дело опасное: все время на грани пошлости! Публика – в восторге! По нынешним разгульным временам, когда можно все, то, что я цитирую – сама невинность. Ну что там, право:

Но тогда! Не знаю, как мог пережить это строгий Иосиф Маркович и другие члены худсовета, которому только волю дай – не поскупится на метафоры! Но все дело в том, что исполняла сей курортный шедевр талантливая, очень музыкальная, обаятельная артистка разговорного жанра Вера Михайловна Плесцова! И на сцене, и в жизни она обладала отличным вкусом, просто бог сотворил ее веселой, легкой, подвижной, игривой и бесконечно музыкальной, потому она и выбрала этот жанр. В своих фельетонах, разыгрывая нехитрую бытовую сценку, она как бы приподнимала ее, делала удобоваримой, и всегда скрашивала музыкальным сопровождением, в подборе которого была очень капризна, требовательна, но за хорошее предложение могла и расцеловать, что однажды и произошло на моих глазах. Она сразу заприметила появление нового молодого пианиста, который был переполнен всякими музыкальными фантазиями, музицировал смачно, без затруднений, рассчитывая на несомненный успех. Стали работать вместе, и однажды она пришла на репетицию к нам домой. Исполнили… Сергей финишировал сверкающей импровизацией, от которой она пришла в восторг, чмокнула его в затылок при молодой жене и тут же была отмщена: начинающая лысеть макушка была натерта перцовой настойкой! Когда я переходила на работу с телевидения в филармонию и меня прослушивало жюри, Вера Михайловна очень серьезно, доказательно меня поддержала. Позже предложила:

– Хочешь я с тобой позанимаюсь?

– Конечно, спасибо!

Начались уроки, и я сразу поняла, что ее методы мне не подходят: она старалась сделать из меня что-то похожее на нее, требовала повторять ее интонации, жесты. Но я не собиралась и не могла исполнять фельетоны, и мне совсем не хотелось, казалось неестественным произносить мои собственные тексты в ее манере, профессии у нас были разговорные, но разные. Она не обиделась, приняла мои доводы, и все пошло своим чередом… Спрос на ее выступления был велик, она постоянно пребывала в творческом тонусе, не отказывала себе в сладости уязвить кого-нибудь за серость в искусстве, иногда попадала в цель, иногда неосторожно обижала. Нет, она не была интриганкой, просто любила себя лишний раз показать, а в общем – открытая, общительная и вполне дружелюбная симпатичная особа, подарившая нам шедевр, который был мгновенно подхвачен артистами разных видов и жанров и зазвучал «на всех дорогах, которые мы выбирали». Однажды во время летнего отпуска я шла по Невскому проспекту, вижу – навстречу Вера Михайловна в какой-то немыслимой панаме, с эффектной сумкой, в ярких сандалиях! Кинулись навстречу друг другу, как Кол и Сэм у Флатерона – знаменитого «Утюга» в Нью-Йорке на углу пятой авеню и двадцать третьей стрит. Только в новелле О’Генри герои кинулись друг к другу будучи врагами, и это нежданное объятье было братанием одиночеств в круговороте чужих людей. А в нас играл восторг от случайной встречи в ленинградском великолепии, и мы радостно обнялись: родные! Мы ж из одной филармонии!

К первому поколению принадлежали еще две «разговорницы», две колоритные и ярко противоположные по характеру творчества исполнительницы – Вера Лапина и Антонина Лалова. Первая – худая, саркастичная, с низким (курила) голосом. Она читала классику. Мне особенно нравился ее Паустовский: она была земная, без охов-ахов, но в то же время романтичная и умная. В быту за словом в карман не лезла, выпаливала свое мнение без задержки, тут же уходила прочь и для оправданий или извинений не возвращалась! Вторая – была достойна кисти Рубенса: роскошные формы, уверенный, среднего регистра голос… очень правильная, очень советская, знала конъюнктуру, читала злободневные стихи, нравилась себе и достойно несла свою миссию. Была практична, это свойство пригодилось ей на посту парторга: она умела помочь артисту в трудной житейской ситуации, работала в связке с Инкиным и Гершфельдом, все у них было ладно, и коллектив от этого только выигрывал. Антонина Александровна дружила с замечательным режиссером из Москвы – лауреатом Всесоюзного конкурса чтецов Евгенией Гардт. Это была пожилая аристократка с холеными выразительными руками, прямой спиной, несуетными манерами и, конечно, безупречным вкусом. Она поставила нам композицию «Тургенев и музыка» (по страницам моей дипломной работы), добилась, чтобы филармония разорилась на соответствующие программе сценические костюмы, в своих указаниях шла от текста, что мне очень импонировало, я с удовольствием и почтением выполняла все ее требования. Галина Куприянова подготовила с ней для этой программы рассказ «Певцы» и сцену импровизации Лемма из «Дворянского гнезда». Годы спустя, когда судьба развела наши дороги в разные стороны, Галина уехала в другой город, стала со временем мастером художественного слова, выступала с сольными концертами и писала мне, что тургеневские произведения, сделанные с Гардт, – едва ли не самые прекрасные страницы в ее многолетнем творчестве. Антонина Александровна приглашала Евгению Борисовну на евсе лето в свой дом, и мы обретали возможность готовить с ней новые программы.

Еще один фейерверк – Татьяна Пастухова (Замуленко)! Певица от бога! Эмоций – «сверх рта и мимо рук». Не помню ее в состоянии покоя: вечно в каких-то ситуациях, происшествиях, восклицаниях, возмущениях, восторгах! Реагировала на все! Обо всем имела собственное суждение! Интересовалась буквально всем – черными дырами, бермудским треугольником, египетскими пирамидами… И пела, пела, пела без устали! Какой-то уникальной выносливости голосовой аппарат, сильное от природы красивое сопрано, поставлен голос тоже, по-моему, природой, хотя и школа преотличная – Киевская консерватория! Она была всеядной, петь хотела все. Не помню, к сожалению, довелось ли ей исполнять Вагнера, но говорила она об ариях из его опер восторженно и с мечтой! Она не осуществилась в полной, предназначенной ей талантом мере. Причин тому – достаточно: специфика города-курорта в немалой степени определяла репертуар, направляя его в сторону развлекательности. Не каждый артист готов был подготовить серьезную программу всего на один раз, чтобы выступить с ней в абонементе и навсегда забыть. Чаще время и силы уходили на то, чтобы обновить расхожий, отвечающий спросу заказчика, то есть культработника санатория, материал. Кроме того, у Татьяны Федоровны домашних забот был полон рот: трое детишек и она одна… Но – она умела держать марку, на сцене, если хотела, была королевой! Мне особенно запомнилось ее последнее выступление, после этого она, кажется, уже на сцену не выходила…