Борис Гасс - Люблю товарищей моих

Мы всем кагалом завалились к Мишиной жене. Замечательная Ира накрыла такой стол, у меня по сей день остался во рту вкус ее кушаний, особенно супа.

Вскоре Беллу забрала к себе на дачу жена нашего редактора. «Вы просто измотали Беллу, – мягко упрекнула нас Мэри Спиридоновна. – Ей не мешает отдохнуть, а вам вернуться в редакцию». Хотя К. Лордкипанидзе, наш главный, и возразил: «Разве кататься с Беллой менее важное занятие? Смотрите, какую статью накатали».

«Боба, Эдик!

Я вас люблю, и от ваших строго деловых писем у меня всегда радость и мягкость на душе, – писала нам Белла спустя несколько месяцев. – В Москве началось что-то грузинское и захватывающее – снега нет, солнце сияет, из-под земли все вылезает так трогательно. И я в белом пальто, таком красивом, что чуть не плачу, – хожу. Какая странная история происходит со мной. Запахнет свежим воздухом – вспоминаю Грузию, а уж весной я просто в Грузии тону, улыбаюсь и нашептываю ваши дикие и любимые созвучия. Нет без вас житья, слава Богу! Хожу на рынок и умиленно поглядываю за грузином, который чем-то торгует. Он не очень, правда, удачен, но ведь в нем где-то, в его корыстном животе, спят те слова, песни, способы грузинской речи. Ну, вы поняли теперь, что я человек сентиментальный, но не деловой и для лучшего журнала страны мало пригодный?

Все вы – мои дорогие, верные и незабываемые люди, и за это целую вас.

Ваша Белла».

Евтушенко приехал неожиданно. Заскочил к нам в редакцию, чтобы пригласить на творческий вечер в университете, и тут же исчез. Он был взволнован встречей с художником Ладо Гудиашвили. Обещал прочитать стихотворение о нем.

Мы стояли у входа в актовый зал вместе с поклонницами уже известного поэта. Женя появился на лестнице, и мы поспешили ему навстречу. Но поговорить с ним нам не удалось – Евтушенко окружили студентки, любительницы автографов.

Евг. Евтушенко поднялся на кафедру, оглядел полный зал и сказал, что в память о первой встрече с другом начнет выступление со стиха о Долгоруком. Оно называется «И др…»

– сколько человеческих жизней стоит за этим «и другие!».

Читал он в тот вечер много, увлеченно, прекрасно. И все же не обошлось без заминки. Одно из стихотворений Женя посвятил «грузинским художникам Эристави, Нодия, Мирзашвили и другим». Ему с места крикнули: «И др.?» Под конец он прочел «свежее, впервые для публики» стихотворение о Ладо Гудиашвили.

Расскажу коротко, как оно родилось.

Одной из достопримечательностей Тбилиси считается церковь Кашуэти. Согласно легенде, вошедшей в «Житие Грузии», в древние времена там был монастырь, приютивший некую грешницу. Верная себе, она умудрилась забеременеть и в монастыре. Завистники обвиняли отца Давида в прелюбодеянии. Разъяренный праведник подошел к блуднице и крикнул ей в живот: «Отвечай, я ли твой отец?» К общему удивлению из утробы послышался голосок: «Нет, нет и нет!» Богопротивная монахиня вскоре родила… не ребенка, а камень. Отсюда и название церкви Кангуэти, что в переводи значит – родила камень.

Уже в наше время гонимый властями художник Ладо Гудиашвили разрисовал Кашуэти настолько земными фресками, что один из представителей духовенства, посмотрев на росписи, воскликнул: «Где же святые? Кругом одни грешники!»

Евтушенко побывал в той церкви, долго любовался фресками, которые и внушили ему одно из лучших стихотворений грузинского цикла.

Ладо Гудиашвили пригласил Евгения Евтушенко на ужин. За столом Женя прочитал «В церкви Кашуэти». Тогда художник подарил поэту картину, висевшую за его спиной.

Ладо Гудиашвили и Евгений Евтушенко

Это стихотворение вошло в сборник Евтушенко «Лук и лира», редактором которого был наш общий друг Эдик Элигулашвили. Кстати, его фамилия послужила Жене поводом для каламбура: «С Гассом и Элигулашвили мы в Грузии ели, гуляли, пили – швили».

Благодаря опубликованному «Лит. Грузией» стихотворению Евг. Евтушенко мы познакомились с Ладо Гудиашвили и его мудровелеричивой супругой Ниной Осиповной.

Это ей Борис Пастернак дал такую характеристику: «Она из тех замечательных женщин, в которых очень много определенности: велика и сильна печать личности и человека».

Очень скоро мы познакомились с семьей Л. Г. настолько, что стали водить в их дом, превращенный в галерею, наших московских гостей.

Ладо Тудиашвили. Портрет Бориса Пастернака.

Ладо Тудиамвияи. Портрет Бориса Пастернака.

Ладо Тудиашвили. Портрет Бориса Пастернака.

Добрые отношения позволили мне при подготовке публикации большой подборки писем Б. Пастернака обратиться с просьбой к батоно Ладо каким-то образом откликнуться на наш рискованный шаг. Нина Осиповна поддержала нас, и вскоре Л. Г. поднес нам такой подарок, что мы просто глазам своим не поверили – целых три портрета великого поэта и личного друга семьи Гудиашвили.

Мы осторожно принялись расспрашивать Нину Осиповну о прошлой жизни ее супруга, начале его творческого пути. На этот раз, вопреки своей привычке, она была лаконична. В двух словах рассказала о том, как Ладо с юных лет искал новые формы, много ездил по стране, делал зарисовки памятников, снимал копии со средневековых фресок. А потом уехал в Париж. А о мытарствах, анонимках, допросах после возвращения Н. О. почему-то умолчала.

Значительно позже, переводя книгу воспоминаний Н. А. Табидзе, я узнал некоторые подробности отъезда Л. Г. по Францию. Передам слово Нине Табидзе: