Борис Мягков - Булгаков на Патриарших

«Жужжит „Аннушка“, звонит, трещит, качается. По Кремлевской набережной летит к Храму Христа…

Несется трамвай среди говора, гомона, гудков. В центр.

Летит мимо московской улицы. Вывеска на вывеске. В аршин. В сажень. Свежая краска бьет в глаза. И чего, чего на них нет. Все есть, кроме твердых знаков и ятей. Цупвоз. Цустран. Моссельпром. Отгадывание мыслей. Мосдревотдел. Виноторг. Старо-Рыковский трактир. Воскрес трактир, но твердый знак потерял. Трактир „Спорт“. Театр трудящихся. Правильно. Кто трудится, тому надо отдохнуть в театре. Производитель „сандаль“. Вероятно, сандалий. Обувь женская, детская и „мальчиковая“. Врывсельпромгвну. Униторг. Мосторг и Главлесторг. Центробумтрест…

До поздней ночи улица шумит. И мальчишки – красные купцы – торгуют. К двум ползут стрелки на огненных круглых часах, а Тверская все дышит, ворочается, выкрикивает. Взвизгивают скрипки в кафе „Куку“. Но все тише, реже. Гаснут окна в переулках… Спит Москва после пестрого будня перед красным праздником.

В десять по Тверской прокатывается оглушительный марш. Мимо ослепших витрин, мимо стен, покрытых вылинявшими пятнами красных флагов, в новых гимнастерках с красными, синими, оранжевыми клапанами на груди, с красными шевронами, в шлемах один к одному, под лязг тарелок, под рев труб рота за ротой идет красная пехота.

С двухцветными эскадронными значками – разномастная кавалерия на рысях. Броневики лезут.

Вечером на бульварах толчея. Александр Сергеевич Пушкин, наклонив голову, внимательно смотрит на гудящий у его ног Тверской бульвар. О чем он думает, никому не известно… Ночью транспаранты горят. Звезды…

…И опять засыпает Москва. На огненных часах три. В тишине по всей Москве каждую четверть часа разносится таинственный нежный перезвон со старой башни, у подножия которой, не угасая всю ночь, горит лампа и стоит бессонный часовой» [30] Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 382–386. .

Такие строки булгаковских репортажей вряд ли требуют особых комментариев. Места известны, хотя от некоторых не осталось до нашего времени и следа. И только на старых фотографиях, в мемуарах и на ленте кинохроники можно теперь увидеть зарисовки писателя.

Такие, например, как в другом его очерке – «Столица в блокноте», где сами названия главок говорят о многоплановости увиденного Булгаковым. «Бог Ремонт» – о восстановлении жилищного фонда, «Триллионер» – о сверхбогачах, нуворишах тогдашней Москвы, «Во что обходится курение» – о борьбе с курильщиками в общественных местах, «Красная палочка» – о милицейском регулировании уличного движения и наведении порядка в городе… И заканчивается очерк так:

«Нет пагубнее заблуждения, как представить себе загадочную великую Москву 1923 года отпечатанной в одну краску…

Москва – котел: в нем варят новую жизнь. Это очень трудно. Самим приходится вариться. Среди дунек и неграмотных рождается новый, пронизывающий все углы бытия, организационный скелет…

В порядке дайте нам точку опоры, и мы сдвинем шар земной» [31] Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 399–400. .

Такой «точкой опоры» в наведении порядка Булгаков считал в первую очередь глубокий профессионализм в деле. Кто-то должен резать кроликов, проводить операции, кто-то петь в Большом театре «Аиду».

Мысль о порядке в обществе, о нормализации жизни проходит у писателя через многие московские очерки, рассказы, фельетоны. Старая жизнь кончилась безвозвратно, нужно строить жизнь новую. И вести беспощадную борьбу с преступностью, спекуляцией, мошенничеством, бесхозяйственностью, равнодушием, хулиганством.

Об этом очерки «Комаровское дело» (суд над убийцей-извозчиком) и «Под стеклянным небом» (спекулянты в торговых рядах), фельетоны «Похождения Чичикова», «Три вида свинства», «Бурнаковский племянник», «Четыре портрета», «Спиритический сеанс», «Самогонное озеро». Полушутливые бытовые сатирические зарисовки: «Шансон д'Эте», «Псалом», «День нашей жизни», «Площадь на колесах», «Чаша жизни», «Воспаление мозгов», «Обмен веществ», «Путевые заметки», «Угрызаемый хвост», «Бубновая история», «Таракан» и другие.

Не как зритель, а как непосредственный участник событий – Булгаков в манифестациях и праздниках молодой советской власти: очерки «Бенефис лорда Керзона», «Присяга на площади Революции», «В театре Зимина», «Ноября 7-го дня», «Трудовой праздник на заводе „Динамо“», «Рабочий город – сад», «Знаменосцы грядущих боев», «На Красной площади».

В репортаже «Бенефис лорда Керзона» показана впечатляющая и гневная демонстрация – сопротивление угрозам английского империализма:

«В два часа дня Тверскую уже нельзя было пересечь. Непрерывным потоком, сколько хватал глаз, катилась медленно людская лента, а над ней шел лес плакатов и знамен. Масса старых знакомых, октябрьских и майских, но среди них мельком новые, с изумительной быстротой изготовленные, с надписями, весьма многозначительными. Проплыл черный траурный плакат: „Убийство Воровского – смертный час европейской буржуазии“. Потом красный: „Не шутите с огнем, господин Керзон. Порох держим сухим“…

Мальчуган на грузовике трубил в огромную картонную трубу. Публика с тротуаров задирала головы. Над Москвой медленно плыл на восток желтый воздушный шар. На нем была отчетливо видна часть знакомой надписи: „…всех стран соеди…“

Из корзины пилоты выбрасывали листы летучек, и они, ныряя и чернея на голубом фоне, тихо падали в Москву» [32] Булгаков М. Чаша жизни. М.: Советская Россия, 1989. С. 421, 423. .

И в эти же годы начинающий журналист и драматург живо интересуется историей Москвы и Подмосковья, пишет серию художественных рассказов или маленьких повестей. Среди них два: «№ 13 – Дом Эльпит-Рабкоммуна» и «Ханский огонь», объединенные одной мыслью – борьбы старого, отживающего мира с родившимся новым, борьбы непростой и порой трагической. Эти рассказы продолжают в идейном плане его новеллы – очерки о Гражданской войне, такие, как «Грядущие перспективы», «Дань восхищения», «Красная корона», «Налет», «Необыкновенные приключения доктора».

Рассказ о доме Эльпит носит автобиографический характер. Уже известный нам дом на Большой Садовой улице, ставший первым московским жилищем Булгакова, – «герой» произведения, где его бывший владелец, табачный фабрикант Илья Давыдович Пигит превратился в Адольфа Иосифовича Эльпита, его управляющий караим Сакизчи в Бориса Самойловича Христи, «гениальнейшего из московских управляющих, матово-черного дельца в фуражке с лакированным козырьком…» Впрочем, предоставим слово самому автору.

«Так было. Каждый вечер мышасто-серая пятиэтажная громада загоралась ста семьюдесятью окнами на асфальтированный двор с каменной девушкой у фонтана. И зеленоликая, немая, обнаженная, с кувшином на плече, все лето гляделась томно в кругло-бездонное зеркало. Зимой же снежный венец ложился на взбитые каменные волосы. На гигантском гладком полукруге у подъездов ежевечерне клокотали и содрогались машины, на кончиках оглоблей лихачей сияли фонарики-сударики. Ах, до чего был известный дом. Шикарный дом Эльпит…