Айседора Дункан - Моя жизнь. Моя любовь

Однажды вечером, при заходе солнца, когда мой Архангел, все более и более принимавший человеческий облик, заканчивал марш из «Гибели богов» и последние аккорды замирали в воздухе, точно растворяясь в огненных лучах, откликались эхом на Гиметтусе и тонули в море, я внезапно подметила встречу двух взоров, одинаково горевших в огненном закате. Меня охватил такой бурный порыв ярости, что я испугалась. Я ушла из дому и всю ночь бродила по холмам Гиметтуса во власти безумного отчаяния. Конечно, и прежде в моей жизни меня посещала ревность, чудовище с зелеными глазами, клыки которого причиняют такую нестерпимую боль, но никогда еще мною не обуревала такая бешеная страсть, как в этот раз. Я любила и в то же время ненавидела их обоих. Теперь я понимала тех несчастных, которые убивают возлюбленного, толкаемые на преступление невыразимыми муками ревности. Больше того, я им сочувствовала. Чтобы избежать такой беды, я повела небольшую группу своих учениц и своего друга Эдуарда Штейхена по замечательной дороге мимо древних Фив в Халкис, где увидела те самые золотые пески, на которых, по преданию, танцевали девушки Эвбеи в честь рокового брака Ифигении.

Но с той поры все величие Эллады не могло вытеснить из моей души огненного демона, который мною овладел, беспрестанно вызывая в моем уме образы влюбленных, оставшихся в Афинах, грыз мои внутренности и разъедал мозг, точно кислота. Когда мы возвращались, вид их обоих, сиявших молодостью и взаимным влечением, на длинной террасе, тянувшейся перед окнами наших спален, довершил мое горе. Теперь я не понимаю такого наваждения, но тогда оно опутало меня, словно сетями, и от него нельзя было освободиться, как нельзя предотвратить скарлатину или оспу. И все-таки я продолжала заниматься с ученицами и строить планы создания школы в Афинах, планы, которым все как будто улыбалось. Венизелос очень им покровительствовал, а афинское население восторженно приветствовало.

Однажды мы получили приглашение на большую манифестацию в честь молодого короля и Венизелоса, которая состоялась в Стадионе. Пятьдесят тысяч человек приняло участие в этом торжестве, так же, как и все греческое духовенство без исключения. Молодой король и Венизелос при своем появлении в Стадионе были встречены бурными овациями. Шествие патриархов в их шитых золотом негнущихся парчевых одеждах, ослепительно сверкавших на солнце, было поразительным по красоте зрелищем.

Когда я вошла в Стадион, задрапированная нежными складками пеплума и сопровождаемая группой оживших статуэток Танагра, ко мне приблизился приветливый Константин Мелас и поднес мне лавровый венок, говоря:

– Вы, Асейдора, приносите нам бессмертную красоту Фидия и возрождаете век величия Эллады.

– Помогите же мне обучить тысячу танцовщиц, чтобы они своими дивными плясками в Стадионе привлекли сюда весь мир и вызвали бы всеобщее удивление и восторг, – отвечала я.

Сказав эти слова, я заметила, что Архангел восхищенно держит свою любимицу за руку, и на мгновение успокоилась.

Что значат мелкие страсти по сравнению с моими великими грезами, думала я и озаряла их светом любви и прощения. Но в ту же ночь, увидев в лунном свете их прильнувшие друг к другу силуэты, я опять стала жертвой жалкого человеческого чувства и так была им потрясена, что, как зверь, ушла и бродила целую ночь. Долго я просидела на скале Парфенона, думая повторить гибельный прыжок Сафо.

Нельзя словами описать мучительную страсть, которая меня пожирала, и нежная красота окружавшей меня природы только усиливала мои страдания. Казалось, из положения не было выхода. Разве возможно было допустить, чтобы земная страсть разбила бессмертные планы великой совместной музыкальной работы? С другой стороны, я не могла прогнать мою ученицу из школы, где она получила воспитание, а наблюдать за их растущей с каждым днем любовью, не высказывая своего горя, казалось мне невыносимым. Я попала в тупик. Оставалось одно – отрешиться от всего этого и подняться на духовные высоты… Однако, несмотря на мое отчаяние, аппетит у меня, под влиянием постоянной гимнастики танца, продолжительных горных прогулок и ежедневного купания в море, был отличный, и я с трудом могла побороть земные желания.

Так я и жила, стараясь учить своих девочек красоте, спокойствию, философии и гармонии, в то время как сама извивалась в тисках смертельной муки. Я не знаю, чем разрешить такое положение вещей. Все, что мне оставалось – это прикрыться щитом преувеличенной веселости и пытаться потопить свои страдания в дурманящих греческих винах по вечерам, за ужином у моря. Конечно, существовали и более благородные пути, но я не была в состоянии их отыскать. Спас положение укус злобной обезьяны, укус которой оказался роковым для молодого короля.

Несколько дней он находился между жизнью и смертью, а затем пришла весть о его кончине, которая вызвала такие народные волнение, что Венизелосу и его партии пришлось отказаться от власти. Нам тоже пришлось уехать, так как мы приехали в Грецию в качестве гостей павшего министра и таким образом стали жертвами политических осложнений. Все деньги, истраченные на перестройку Копаноса и оборудование ателье, оказались потерянными. Мы вынуждены были отказаться от мечты создать школу в Греции и сесть на пароход, чтобы ехать через Италию во Францию.

Какие странные мучительные воспоминания остались у меня от этого последнего посещения Афин в 1920 году, от возвращения в Париж, от непрекращающихся мук, от последнего прощания и отъезда Архангела и от расставания с моей ученицей, тоже покинувшей меня навсегда. Оказалось, что, хотя жертвой этих событий была я, ученица моя думала обратное и горько упрекала меня за мои чувства и отсутствие смирения.

Когда наконец я осталась одна в доме на Рю-де-ла-Помп с Бетховенским залом, приготовленным для музыкальной работы моего Архангела, мое отчаяние не могло быть выражено словами. Я не могла выносить вида дома, в котором была так счастлива, и меня тянуло бежать от него и скрыться от мира, так как в ту минуту я верила, что мир и любовь для меня больше не существуют. Как часто в жизни приходишь к этому заключению! Но если бы мы знали, что лежит за первым холмом жизни, нам стала бы видна цветущая долина полного счастья. Особенно возмущает меня вывод многих женщин, которые считают, что после сорокалетнего возраста любовь несовместима с достоинством человека. Ах, какая это ошибка.

Весной 1921 года я получила телеграмму от советского правительства.

«Одно только русское правительство может вас понять. Приезжайте к нам; мы создадим вашу школу».

Откуда явилась ко мне эта весть? Из того места, которое Европа считала «преисподней» – от советского правительства в Москве. И, оглядев свой пустой дом, где не было ни Архангела, ни надежды, ни любви, я ответила: