Айседора Дункан - Моя жизнь. Моя любовь

Есенин говорил только по-русски. Айседора знала на этом языке лишь несколько слов. И тем не менее они сразу поняли друг друга и сразу стали очень близки друг другу. Читатель «Исповеди» Дункан не будет удивлен тому, что Айседора так быстро сошлась с Есениным. В том, что написано в ее мемуарах, можно найти некоторый путь к разгадке этого на первый взгляд странного сближения. Встреча с Есениным сыграла, однако, значительно большую роль в жизни Айседоры, чем встречи, которые пришлось ей пережить на протяжении ее зигзагообразной, богатой разнообразными приключениями жизни.

Есенин, поэт, вышедший из деревни крестьянским юношей, совершенно не затронутый западной цивилизацией, стоял лицом к лицу с американкой, вся сущность которой была пропитана трехтысячелетней культурой Запада. Как на чудо смотрел Есенин, не знавший, что делать со своими руками и ногами, на женщину, в каждом шаге и жесте которой чувствовалась красота античной гармонии. А когда она в первый раз танцевала перед этим сырым человеком, он восторженными глазами смотрел на эти танцы и почувствовал в себе ту страсть, которая сковала и Айседору. Дрожа от нетерпения, полный гнева от сознания собственной беспомощности и невозможности высказать ей то, что было у него в мозгу, он внезапно вскакивает с места, срывает ботинки со своих ног и начинает танцевать безумную пляску, в которой силится выразить охватившую его любовь. Айседора в упоительном восторге смотрит на этот танец и повторяет: «C’est la Russie! C’est la Russie!» Эти танцы решили судьбу Есенина и Айседоры: они оказались связанными узами, которые могли привести только к трагическому концу.

Есенин переехал на Пречистенку в дом Айседоры. Айседора Дункан, которая неоднократно отвергала предложения брака со стороны миллионеров и знаменитых художников, Айседора, имевшая мужество по принципиальным соображениям, игнорируя мировое общественное мнение, подарить жизнь трем внебрачным детям, решила сочетаться браком с Есениным и почла за великое счастье именовать себя его женой. Это безоблачное счастье продолжалось, однако, недолго. В Есенине скоро проснулись заснувшие было инстинкты, он очень скоро «прозрел». Начались ужасные сцены, сцены ненависти, перемежающиеся со сценами любви. Есенин бил Айседору Дункан, а она это молча сносила, думая лишь о том, как бы не потерять человека, которого полюбила настоящей, горячей, большой любовью. Он несколько раз складывал свои пожитки и убегал от Айседоры. Он писал ей через своих друзей, чтобы она забыла о нем, но эти письма доходили до Айседоры позже, чем к ней возвращался их автор. Так было не раз и не два. И при каждой новой встрече, когда он снова бросал в нее сапогом и посылал ее ко всем чертям, она нежно улыбалась и повторяла на ломаном русском языке: «Сергей Александрович, я люблю тебя»… Мечты об освобождении человечества и о торжестве нового великого искусства рассеялись. Не осуществились и надежды на школу, которая находилась в очень тяжелых условиях: в морозную зиму помещение едва отапливалось, и при таких условиях заниматься было почти невозможно. Движение, охватившее советское юношество, было совсем не тем, каким рисовала его себе Айседора; ей стало ясно, что политическое воспитание молодежи играет в советской России гораздо большую роль, чем ритмо-физическая культура. Но романическая вера в особое призвание русского народа слишком глубоко внедрилась в сознание Айседоры Дункан, чтобы она могла с легким сердцем отказаться от этой веры. В этом состоянии нравственного одиночества и морального отчаяния она с грустью наблюдала, как гаснет чувство Есенина. Все чаще и чаще становились «побеги» ее мужа, и все чаще ее мозг прорезала мысль о необходимости возвратиться на Запад. Эта мысль пробуждала новые надежды. Ей казалось, что она спасет Есенина, если вырвет его из русской обстановки и перебросит в атмосферу европейской жизни. С необычайной энергией принялась Айседора за хлопоты по отъезду и с радостью почувствовала, что Есенин как будто заразился мыслью о Европе.

Когда они оба стояли на московском аэродроме, готовясь занять место в аэроплане, улетавшем в Кенигсберг, их лица сияли детской радостью и ожиданием чего-то нового, красивого, счастливого. Они смотрели друг на друга взорами, полными любви, и через минуту поднялись ввысь.

Но и этот сон оказался очень коротким. Уже в Берлине, в первоклассном отеле, где они остановились, начались сначала недоразумения, а затем и скандалы. Максим Горький, который посетил Есениных в Берлине, записал свои впечатления: «Эта знаменитая женщина, приведшая в восторг тысячи эстетов, рядом с этим маленьким замечательным рязанским поэтом казалась совершенным олицетворением всего того, что ему не нужно… Разговор между Есениным и Дункан происходил в форме жестов, толчков коленями и локтями… Пока она танцевала, он сидел за столом и, потирая лоб, смотрел на нее… Айседора, утомленная, падает на колени и смотрит на поэта с улыбкой любви и преклонения. Есенин кладет руку на ее плечо, но при этом резко отворачивается… Когда мы одевались в передней, чтобы уходить, Дункан стала нас нежно целовать. Есенин разыграл грубую сцену ревности, ударил ее по спине и воскликнул: „Не смей целовать посторонних!“» «На меня, – говорит Горький, – эта сцена произвела впечатление, будто он делает это только для того, чтобы иметь возможность назвать присутствовавших „посторонними“…»

Материальное положение Айседоры ухудшалось. Чтобы изыскать новые средства для своей школы, она решила поехать на гастроли в Америку, но натолкнулась здесь на неожиданное препятствие: выйдя замуж за Есенина, она потеряла американское подданство. И когда наконец в 1924 г. ей удалось получить визу, она нашла у себя на родине публику, настроенную по отношению к ней почти враждебно. Сопровождавший ее Есенин много пил – он начал пить уже давно – и ее нравственное состояние становилось все хуже и хуже. В Америке, окруженная вызывающей роскошью, в водовороте сверхкапиталистических жизненных форм, Айседора Дункан во время своих выступлений произносила революционные речи и устраивала в пролетарских кварталах вечера для коммунистически настроенной публики.

Она возвратилась в Париж, где жил ее брат и ее лучшие друзья, и сразу же после ее возвращения парижская печать получила возможность сообщить о грандиозном скандале. Айседора и Есенин жили в гостинице. Вернувшийся туда ночью пьяный Есенин в состоянии полнейшего беспамятства начал бить все, что попадалось ему под руки, и кричать по-русски. С большим трудом полиция доставила его в участок. Когда на следующее утро Айседора уезжала из отеля, она в отчаянии повторяла: «Теперь все кончено…» Отношения супругов снова приняли невыносимые формы, и дело кончилось тем, что Айседора сама потребовала, чтобы Есенин возвратился в Россию. Он уехал, но с бельгийской границы возвратился обратно, т. к. не мог перенести разлуки с женой.