Иван Твардовский - Родина и чужбина

Что же представляет собой наш хутор? Он стоит на пригорке у самой дороги. Обычный хутор, то есть обособленный участок земли, приобретенный отцом в девяностых годах прошлого века с выплатой в рассрочку на пятьдесят лет. Десять с небольшим десятин. На усадьбе всего-то и было: хата девять на девять аршин с примкнувшим к ней скотным двором, сенной сарай, баня, кузница.

Работа по возрождению этой усадьбы будто бы продвигалась успешно, но были и задержки — то одного, то другого недостает: печную вьюшку или банный котел ни купить, ни достать, время уходит на поиски. То остановка из-за соломы для крыши — рожь на совхозных полях еще не созрела, а когда пришло время жать, то не вдруг найдешь жниц на селе. То не оказалось поблизости и кровельщиков, которые могут, как было принято раньше, крыть соломой "под гребенку". Вот дело и затягивалось. Нет, не получилось так скоро, как было задумано. Да, честно говоря, я и не был сторонником спешного воссоздания. Спешно, непременно в срок — это значит не совсем хорошо, и такое ни к чему. И все же к осени 1987 года усадьба в основном была возрождена. Более ста березок было посажено еще весной, и все они прижились, имели хороший прирост. За кузницей, к западу, зеленел на прежнем месте небольшой кусок ельника из шестидесяти пяти елочек двухметровой высоты. Были посажены восемь широколистых лип; на прежнем месте растет и дуб, и древовидная лесная рябина, а к югу, за сараем, восстановлен плодовый садик из девяти теперь уже плодоносящих яблонь. К сожалению, не удалось найти прежние сорта: коробовку, сахарный аркад, грушовку московскую. Есть на усадьбе и колодец, и водоем в виде озерца с островком в центре. Площадь мемориального участка 2,6 гектара. По периметру, как живое ограждение, посадили две тысячи елочек строго по линии в три ряда — все прижились.

Сделано все это, конечно, с помощью общественности района. Много внимания уделил первый секретарь райкома партии Николай Васильевич Жвац. Помогали и воинские подразделения, и энтузиасты-одиночки из других областей. Житель Подольска Виктор Васильевич Ширяев четырежды приезжал, чтобы принять участие в восстановлении мемориала. С этой же целью наведывался из Ленинграда наш земляк и мой школьный друг Михаил Мефодьевич Карпов — участвовал в посадке деревьев, Иван Сидорович Бондаревский из города Красный Луч, Петр Трофимович Солнышкин из Скопина Рязанской области, Николай Федорович Дьяков из Москвы, Тарас Иванович Кононенко из Липецка. Да всех не перечислишь, не упомнишь.

Открытие музея было приурочено семидесятивосьмилетию Александра Трифоновича. Торжественно, празднично, многолюдно было в те июньские дни 1988 года на усадьбе возрожденного хутора. Сотни автомашин, тысячи празднично одетых гостей заполнили и усадьбу Загорье и поселок Сельцо. Митинг открыл первый секретарь Смоленского обкома КПСС Анатолий Александрович Власенко. Затем выступил наш почетный гость из Москвы литератор Валерий Васильевич Дементьев. Им было поручено разрезать ленту перед входом в мемориал Александра Твардовского.

В березовой роще возле Дома культуры Сельца был дан большой концерт самодеятельных коллективов, литераторов и артистов Смоленска. Это празднество передавалось по телевидению и радио.

С тех пор минуло много уже лет. В Загорье побывали тысячи посетителей: экскурсии, делегации, коллективы предприятий и учебных заведений, индивидуальные посетители из разных уголков страны. Тропа в Загорье, к отчему месту народного поэта, не зарастет никогда.

Прочитаны последние страницы взволнованной мемуарной прозы книги воспоминаний Ивана Трифоновича Твардовского — произведения большой правды и человеческого мужества. Автор продолжает свою жизненную одиссею; он умен и мудр, по-прежнему несгибаем и тверд духом. Его живое слово — надежный гарант того, что он превосходно владеет пером. О нем можно говорить, как о сформировавшемся писателе — со своей определенной темой, своеобразным психологическим складом, языком и стилем. Его документальное повествование открывает новые горизонты в нашей отечественной мемуаристике, развивает свои оригинальные сюжеты, поражающие воображение прежде всего огромным фактическим материалом, достоверностью, правдивостью, точностью и живостью повествования.

Первая часть повествования воссоздает ту психологическую атмосферу, в которой рос и формировался великий русский поэт XX века А. Т. Твардовский. Немаловажна здесь роль семьи, не похожей на другие крестьянские семьи той поры — со своим особым укладом, повышенным интересом к литературе, особенно поэзии, а главное — своей чрезмерной заинтересованностью к первым поэтическим опытам юного стихотворца. Особо отмечена роль родителей поэта, Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны, которые зажгли в душе ребенка лампаду вдохновенного художественного слова. Вторая часть значительно расширяет круг авторского повествования, раздвигает географические границы событий. Ее панорама — не хутор Загорье и даже не Смоленщина, а Россия, русский Север. Семья Твардовских оказалась втянутой в водоворот больших социальных потрясений, трагических бурь, пронесшихся по стране. Именно по этой причине события в повести отодвинулись от родного края, от "малой родины". На страницах книги она предстает как милое, доброе детское воспоминание с его радужными эпизодами. В отличие от первой части в ней меньше участвует А. Т. Твардовский как творческая личность, что вполне обосновано и оправдано, поскольку он оказался вне сферы личных наблюдений рассказчика; о его жизни и творческих успехах он теперь узнает уже из сопутствующих источников, как говорится, из вторых рук.

Далее документальная повесть вообще выводит читателя за пределы Отчизны. Речь идет о вынужденном паломничестве и мытарствах русского человека, оказавшегося вдалеке от родины — сначала в Финляндии на положении военнопленного, а затем как беглеца в нейтральной Швеции, где он пробыл до конца войны. Но война закончилась — ностальгия по родине, далекой и милой, гнала его домой, мучительно больно становилось жить на чужбине, несмотря на полную материальную обеспеченность. Поверив по простоте души зову правителей своей страны, он после долгих хлопот добивается возвращения на родину. Но как оказалось, за свою доверчивость ему пришлось заплатить огромной ценой — многими годами лишения свободы, ГУЛАГом и сибирской ссылкой. Но и это испытание выдержал русский человек — не сломился, не ожесточился, не растерял своей природной доброты.

Замысел последних частей документальной повести вынашивался долгие годы, рождался, по признанию автора, в больших муках, поскольку книга была задумана до того, как вышли в журнале «Юность» "Страницы пережитого". В связи с этим вспоминается юбилейная конференция в Институте русской литературы Академии наук СССР в 1985 году. Вечер после одного из заседаний в бывшей квартире какого-то академика, приспособленной под гостиницу для особо почетных приезжих гостей. Там проживал Иван Трифонович. Небольшое застолье, узкий круг литературоведов из разных городов — Твери, Пензы, Тамбова, Ленинграда, Смоленска. Типичная в таких случаях атмосфера: споры о путях развития совре менной литературы, о вышедших книгах. И под этот аккомпанемент горький рассказ Ивана Трифоновича о его скитальчествах, о возвращении на родину, о недоверии, жестокости и вероломстве. Потрясенный этой исповедью, я попросил рассказчика написать обо всем этом подробно в будущей книге. Тогда он ничего определенного не пообещал, сказал, что продолжает работать над воспоминаниями периода коллективизации, раскулачивания и ссылки. Но, как видно, потрясения военных лет ни на минуту не давали ему покоя, "ни отдыха, ни срока", как выражался в таких случаях его брат-поэт. И он вынужден был приступить к литературному осмыслению и этого сюжета.