Моисей Мейерович - Шлиман

К чести русской науки надо сказать, что эта построенная на песке теория недолго имела у нас хождение. Но на Западе подобные измышления сыпались как из рога изобилия. Одни профессора утверждали, что микенские древности были привезены из Индии, другие объявляли, что они – кельтские, третьи находили в них явные следы готического стиля (Знаменитый археолог Курциус заявлял даже, что одна из микенских золотых масок представляет собой… византийское изображение Христа).

Уже сама острота этой полемики показывала, какое исключительное значение должно было иметь для науки открытие Шлимана.

история

Новости

Семь городов

Все ты поёшь по порядку, что было с ахейцами в Трое,

Что совершили они и какие беды претерпели;

Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных

Все очевидцев узнал ты…

«Одиссея», VIII. 489-492.

Но нашелся в Германии человек, который смело и последовательно выступил в защиту Шлимана. Описанию этого человека следовало бы посвятить много страниц, но, чтобы не уводить читателя далеко в сторону, приведем из книги Поля де Крюи «Охотники за микробами» несколько строк, посвященных «профессору Рудольфу Вирхову, величайшему немецкому ученому и патологу, человеку необычайной эрудиции, знавшему больше и о большем количестве вещей, чем шестьдесят ученых профессоров, взятых вместе… Вирхов был верховным законодателем немецкой медицины…Вирхов напечатал – не преувеличивая – тысячу ученых трудов на самые разнообразные темы, начиная со строения головы и носа у немецких школьников до поразительной узости кровеносных сосудов у молодых, страдающих малокровием девиц». К почтительно-ироническому перечню Поля де Крюи можно прибавить многое: Вирхов был не только выдающимся медиком, создателем целлюлярной патологии, но и этнографом, этнологом, занимался географией, ботаникой, зоологией, палеонтологией и историей первобытного общества, и во всех этих областях знания оставил солиднейшие исследования.

Кроме того, Рудольф Вирхов был видным политическим деятелем.

Избранный членом парламента, он возглавлял крайнее левое его крыло. Нужно помнить, что это были годы владычества Бисмарка. На этом фоне либерально-буржуазная идеология Вирхова казалась «красной». Он, особенно в первый период своей деятельности, смело выступал против всей системы политической реакции и захватнической колонизаторской политики Германии. В частности, Вирхов заслужил ненависть реакционных шовинистических кругов своими выступлениями в защиту евреев (сам он был немцем по происхождению).

И вот профессор Вирхов в 1877 году в городе Констанце, на конференции германского антропологического общества, добился того, что доктор Генрих Шлиман был избран почетным членом общества. Это избрание, однако, не остановило травли Шлимана в германской прессе. Нападки на Шлимана стали еще яростней. Всякий, кому не лень, пустился отыскивать ошибки в его сочинениях. Например, франкфуртский филолог Брентано, никогда в жизни не бывавший в Троаде, опубликовал брошюру «Древний Илиои в долине Думбрека». Брошюра доказывала, что никакой Трои в Гиссарлыке быть не может, что Трою надо искать в долине Думбрека, в тридцати стадиях (Стадий – древнегреческая мера длины, равна приблизительно 180 метрам) к востоку от Гиссарлыка, хотя с тем же основанием Брентано мог бы указать и западное направление, и северное, и южное; даже эта «кабинетная археология» нашла своих приверженцев. Однако, как писал Шлиман, «всей желчи немецких филологов не хватит, чтобы смыть в море забвенья гиссарлыкский холм, высотой в 50 футов и шириной в 300».

Все чаще мысли Шлимана возвращались к Трое.

Микены подтвердили подсказанное Троей предположение о существовании древней культуры, резко отличавшейся от античной. С опытом микенских раскопок нужно было вернуться на Гиссарлык, чтобы заново разобраться в путанице исторических слоев, в лабиринте стен и переходов, в особенностях росписи на вазах. Нужно было, наконец, обследовать окрестности Трои.

Шлиман стал хлопотать о новом султанском фирмане.

После щедрого дара константинопольскому музею отношения с турецким правительством установить было не трудно. Но в 1878 году Шлиман уже был, по выражению одного из его биографов, «великой археологической державой». Он предъявил свои требования; фирман должен был предоставить археологу право исследовать всю Троаду. Тут возникли затруднения. Опять Шлиман пустил в ход дипломатические связи, действуя и через американского посла, и через итальянского, и через английского. Вирхов попытался помочь со своей стороны, но германское правительство вовсе не желало беспокоить по подобным поводам своего посла в Константинополе. Больше всего Шлиман надеялся на сэра Лэйарда, знаменитого археолога и ассириолога, который был недавно назначен британским послом при Высокой Порте (Высокая Порта – официальное название (до 1918 года) турецкого правительства; первоначально наименование резиденции турецкого султана).

Хлопоты затянулись, а Шлиман не любил терять времени. Он вновь поехал на остров Итаку. Десять лет прошло с тех пор, как Шлиман отправился в свое первое путешествие по следам Гомера. За эти годы многое изменилось на свете. Изменился и сам Шлиман – из богатого чудака-самоучки он превратился в известного археолога, об открытиях которого говорил весь мир.

А на Итаке все оставалось по-прежнему. Лесистые горы, каменные хижины пастухов на склонах, несколько деревушек и тихий город Вати – все было исполнено патриархальной простоты и гомеровской торжественности.

Шлиман повел раскопки методически: сначала он исследовал долину Полис. По одному преданию, здесь была расположена столица Одиссея. Шлиман был уверен, что это ошибка, и оказался прав. Все поисковые шурфы, заложенные в долине, не дали ни малейших следов архаического поселения. Найденные черепки не имели ничего общего с троянскими и микенскими вазами,- а это уже стало научным критерием: только троянско-микенский стиль мог свидетельствовать о принадлежности к гомеровской эпохе! Шлиман – странно сказать – был доволен тем, что ничего не нашел здесь.

Зато раскопки на горе Аэт дали замечательные результаты. Вскрылась большая крепостная стена циклопической кладки, защищавшая подступы к вершине горы. А на самом плато Шлиман нашел до ста девяноста развалин древних домов. Не было никакого сомнения, что здесь когда-то существовал цветущий город.

И вот тут-то Шлиман вдруг проявил необычайную сдержанность. Никаких широковещательных статей не поместил он в газетах, никаких домыслов не позволил себе! Этот циклопический город, по собственному утверждению Шлимана, «не имеет подобного себе в целом мире»; одно из местных преданий называет эти развалины «городом Одиссея», а в сообщении об этих находках Шлиман не дает никаких ссылок на Гомера, город он именует «так называемый город Одиссея» и ушатом холодной воды обливает англичанина Джелла, в 1807 году выпустившего фантастическое «гомерофильское» описание Итаки.