Роберт Кочарян - Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха

Это был невероятно интересный и наполненный надеждами период. Шел I Съезд народных депутатов СССР, и люди по всей стране следили за его трансляцией, не отрываясь от телевизоров и радиоприемников. На трибуне Съезда появились интересные и грамотные ораторы, говорящие на всю страну такое, о чем за год до этого люди предпочитали шептаться на кухнях. Они мгновенно превращались в звезд, становились гостями телепередач, интервью с ними публиковались в прессе. Телевидение, газеты и журналы стали чрезвычайно интересными и притягивали к себе внимание миллионов зрителей и читателей. По утрам в киоски «Союзпечать» выстраивались очереди за свежими газетами, и тиражи самых популярных изданий уже к обеду раскупались подчистую.

Как будто вдруг распахнули окна в комнате, которую не проветривали десятилетиями, и от избытка политического кислорода у всех голова пошла кругом. Непривычная свобода рождала веру в то, что все мы вольны сами выбирать, принимать решения, создавать собственное будущее – будущее своего Арцаха. Ну, по крайней мере, мы действительно поверили в то, что перемены к лучшему и в нашей жизни, и в нашем государственном устройстве наконец-то стали реальными.

Однако параллельно шел и процесс эрозии власти, сначала незаметный, но уже набиравший обороты. В крайне централизованной, идеологизированной и многонациональной стране власть сама ломала привычные стереотипы и барьеры, но при этом вряд ли осознавала, что одновременно разрушает устои государственного устройства СССР. Прямо на глазах страна становилась неуправляемой, плановая экономика ушла в свободное падение, а нарастающие центробежные силы сделали процесс необратимым.

Меня часто спрашивают: «Разве развал СССР начался не с карабахского движения?» Я отвечаю отрицательно: конечно, нет. Просто противоречия вскрылись там, где они изначально существовали, и произошло это в точках наивысшего напряжения. Каждый раз в истории Карабаха ослабление центральной власти неминуемо приводило к обострению межэтнических противоречий. Любые политические потрясения в центре, которые нарушали привычный ход вещей и создавали ощущение политической бесхозности, пробуждали стремление карабахцев к воссоединению с Арменией. Так было и в 1917–1920 годах: после революции, с падением имперской власти Карабах стал ареной столкновений между армянами и азербайджанцами. В царской России административное территориальное деление шло по губерниям без учета этнических особенностей территорий. Карабах входил тогда в Елизаветпольскую губернию, а большая часть нынешней Армении – в Эриванскую. Развал Российской империи сопровождался формированием новых независимых государств в Закавказье. Каждое из них провозглашало свои границы, и в некоторых местах произошло наложение территорий, поскольку в Баку считали, что границы нужно проводить по территориальному делению уже не существующей Российской империи, а в Ереване – по этническим границам проживания армян. Армяне отстаивали свой подход, поскольку он давал возможность реализовать многовековое стремление к воссоединению и восстановлению армянской государственности. Но, когда Красная Армия вошла в Баку и Ереван, спор по Карабаху был решен в пользу Баку. Нагорный Карабах оказался в составе Азербайджана, хотя подавляющее большинство населения области составляли армяне.

Мы, карабахцы, постоянно чувствовали, что наши интересы игнорируются и ущемляются. Наличие автономии не ограждало нас от административного доминирования Баку. В советские годы его основные усилия были направлены на то, чтобы заселить область азербайджанцами, изменив этнический состав края. Это нас очень тревожило, ведь мы уже видели почти полную деармянизацию Нахичевани. Союзные власти с крайней подозрительностью воспринимали любые отношения НКАО с Арменией и пытались максимально их ограничивать. Советский атеизм на практике внедрялся весьма избирательно. Последняя церковь в Карабахе была закрыта еще в 20-е годы, а все армянские храмы стояли без крестов, и азербайджанские историки называли их албанскими. При этом в соседнем с Карабахом Агдаме весь советский период функционировала мечеть. Даже за право говорить на своем языке нам приходилось постоянно бороться. Сталкиваясь на каждом шагу с проявлениями неравноправия, мы чувствовали себя хозяевами в Карабахе, но чужими в Азербайджане.

Я как-то назвал наши отношения с азербайджанцами «этнической несовместимостью» и потом долгое время подвергался резкой критике за свои слова. Возможно, я действительно выразился неудачно, но ведь очевидно, что у наших народов абсолютно разные этнические, религиозные и культурные традиции, разный бытовой уклад. У нас разные предпочтения и представления о моделях государственного устройства наших стран и их геополитических приоритетах. Думаю, мы можем стать хорошими соседями, но мы никак не должны находиться в подчинении друг у друга.

Стремление воссоединиться с Арменией существовало на протяжении всего советского периода. Внешне незаметное, оно подспудно дремало в армянском обществе, готовое прорваться на поверхность в любой момент, как только позволят обстоятельства. Инициатива по сбору подписей возникла в Ереване и очень быстро охватила Карабах. Процесс запустила армянская интеллигенция – в основном выходцы из Карабаха, по разным причинам живущие за его пределами. У всех на слуху оказались тогда имена Зория Балаяна [5] Балаян, Зорий Гайкович (род. в 1935 г.) – советский и армянский писатель, публицист, политический и общественный деятель. Активный участник борьбы за независимость Нагорного Карабаха. В 1989–1991 годах – народный депутат СССР. Герой Арцаха. , Баграта Улубабяна [6] Улубабян, Баграт Аршакович (1925 – 2001) – советский и армянский историк, известный своими трудами по истории Нагорного Карабаха. Доктор исторических наук. Активный участник Карабахского движения. , Игоря Мурадяна [7] Мурадян, Игорь Маратович (род. в 1957 г.) – армянский политический и общественный деятель, активный участник движения за независимость Нагорного Карабаха, один из основателей комитета «Карабах». , но движение не имело формальной структуры – оно было стихийным, как лесной пожар: так пламя, вспыхнувшее в сухом лесу, распространяется стремительно и неудержимо, захватывая все вокруг.

Я в то время по-прежнему работал секретарем парткома Шелкового комбината. Жизнь текла размеренно – спокойная, понятная, стабильная и предсказуемая. Коллектив на комбинате был дружный, сплоченный. Можно сказать, одна большая семья.

И вот однажды, в самый обычный день, ко мне подходят двое наших рабочих. Говорят: «Везде собирают подписи под обращением в ЦК о воссоединении Нагорного Карабаха с Арменией, и мы хотим в нашем коллективе тоже собрать – все же крупнейшее предприятие области. Вы не против?» Я, конечно, не был против: я видел, что происходит в городе, – правда, особого значения этому еще не придавал: «Давайте! Раз везде собирают – может, и получится что-то». Через пару дней я узнал, что под обращением в ЦК подписался почти весь наш комбинат, спустя еще неделю – все предприятия Степанакерта, а к концу месяца – уже все жители города! В очень короткий промежуток времени, месяца за три, свои подписи поставило чуть ли не все взрослое армянское население Карабаха. Исключением стали только самые высокопоставленные партийные работники, которые на такой шаг не решались в силу своей должности, но и они смотрели на происходящее с симпатией, сопереживали и поддерживали.