Борис Вадимович Соколов - Буденный: Красный Мюрат

Обращаюсь с краткой речью к тем, кто только что сдал оружие:

– Вы ли это, товарищи, кто еще совсем недавно под этими легендарными знаменами громил белополяков? Эх, плохо, когда у бойца не душа, а душонка и когда его сердце дрогнуло. И где дрогнуло? Не в бою, когда вражья пуля могла тебя с седла скосить, а в мирный час, когда ты поддался вражьей агитации, изменил делу революции!

Сделал паузу, смотрю на виновников. Головы опустили еще ниже. Кто-то крикнул:

– Чего с ними цацкаться! К стенке, товарищ командарм! Легко сказать – к стенке. Среди виновных большинство таких, кто стал соучастником преступления по недомыслию. Надо, чтобы они глубоко осознали свою вину.

– Товарищи, – продолжал я, – Республика Советов, наша любимая Россия, переживает сейчас, может быть, самое тяжелое время. Враг хочет вновь заковать в кандалы наших сыновей и матерей, нас с вами. Враг делает ставку на Врангеля. «Черный барон» вооружен до зубов. Ленин, Родина зовут нас к решительной борьбе. Так неужели мы, сыны своего Отечества, не постоим за Республику Советов? Постоим! И будем биться до последнего дыхания, а если надо, то во имя свободы и счастья трудового народа отдадим свои жизни!.. Бойцы в ожесточенных боях с врагом проявили чудеса храбрости и героизма. И вот теперь в их рядах нашлись предатели. Они запятнали вашу боевую честь и славу, и смыть этот позор можно лишь честной, самоотверженной службой и своей кровью во имя дела революции. Помните об этом. Вопросы есть? Нет? Тогда приказываю здесь же и непременно сейчас выдать зачинщиков.

Над полем повисла тишина. Некоторые из замешанных в грабежах и убийствах пытались пробиться через строй и уйти в лес. Но поздно. Строй на несколько минут нарушился, короткая схватка – и бойцы разоружили бандитов.

У меня словно камень с плеч свалился. Снова обращаюсь к бойцам и командирам. Призываю их восстановить боевую славу в предстоящих боях против врангелевцев, быть верными большевистской партии и Советскому правительству. В заключение говорю:

– Боевые знамена останутся в штабе армии до тех пор, пока снова, как и прежде, не загремит ваша воинская слава на полях сражений!

Вижу, все конармейцы слушают меня внимательно, и сам я повеселел, уверенности прибавилось. Теперь уже громко даю команду:

– Взять оружие!

На меня уставились удивленные глаза бойцов. Еще секунда – и я все понял. Конармейцы не верят, что я, командарм, несколько минут назад распекавший их, вдруг разрешил взять оружие. Пришлось повторить команду. На этот раз ее дружно выполнили все как один человек. В это время еще несколько десятков бойцов бросились в лес. Ворошилов и я недоумеваем: в чем дело? Неужели бойцы решили убежать? Между тем из леса послышались выстрелы. Вскоре наше недоумение рассеялось. Оказалось, что в лесу находилась группа наиболее оголтелых бандитов, которая не вышла на построение, но все время наблюдала за нами. За ней-то и погнались бойцы. Преступники бросились наутек, по ним открыли огонь. Несколько человек было убито, остальных поймали и обезоружили.

События в 6-й кавдивизии взволновали меня до глубины души. Было обидно, что подобное произошло в кавдивизии, бойцы которой еще совсем недавно мужественно и беспощадно громили врага. И особенно огорчил тот факт, что случилось это перед решающими боями с Врангелем.

В тот день я ходил мрачный и угнетенный. Мы провели заседание Реввоенсовета, на котором тщательно обсудили, что послужило поводом столь тяжелого происшествия. Горячо, страстно говорил каждый из нас. И почти каждый предлагал принять самые строгие меры к тем, кто запятнал честь революционного бойца.

– Особая вина во всем случившемся лежит на командире части, – взволнованно говорил начдив 11-й Морозов (на заседание Реввоенсовета были приглашены все начдивы и военкомы). – Не буду голословным. Сейчас, как никогда, надо проявлять повышенное внимание к бойцам: чаще беседовать с ними, узнавать, что у человека на душе, какие думы одолевают его. А товарищ… тяготится этим, его редко увидишь с подчиненными. Дневка – он не к конникам, а в отдельную избу, видите ли, покой ему надо создать. А всем ясно, что чем дальше командир уходит от бойца, тем большая вероятность того, что его перестанут понимать.

– Судить будем всех, кто опозорил революционное знамя Первой Конной! – подвел итоги обсуждения Ворошилов.

Мы знали, что, во всеуслышание говоря о непорядках в наших подразделениях, даем врагу пищу. Но честно сказать об ошибках – значит укрепить свои ряды, а не ослабить их.

Реввоенсовет армии решил виновных в происшествии командиров отстранить от занимаемых должностей и предать суду Революционного военного трибунала».

Конечно, Буденный несколько облагородил неприглядную картину. О злодеяниях упомянул вскользь, нисколько их не конкретизируя. О евреях вообще не упомянул ни слова—в момент публикации «Пройденного пути» еврейская тема в СССР была под фактическим запретом. И все больше упирал на недостаток снабжения, плохое отношение к конармейцам со стороны тыловых служб и происки вражеской агентуры. А ведь агентура того же Врангеля, кстати сказать, никакого понятия о безобразиях, творившихся в Первой конной, понятия не имела. Иначе бы, глядишь, врангелевцы приободрились и куда решительнее пытались бы зацепиться за Северную Таврию.

Но вот самой операции по разоружению мятежной 6-й дивизии Семен Михайлович уделил столько же места, сколько уделял крупным кавалерийским сражениям. И это не случайно. Надо признать, что подготовил и провел ее Буденный образцово. Только вот о бронепоездах в мемуарах не рискнул упомянуть. Но читатель и так должен был осознать, насколько серьезным было дело. И Семен Михайлович по-настоящему гордился тем, что сумел так быстро и ловко обуздать мятежников. Это ведь был еще один его «звездный час».

Если бы не удалось совладать с 6-й кавдивизией, могла бы восстать вся Конармия. А это было бы похлеще Кронштадтского мятежа – Врангель ведь все еще сидел в Крыму и Северной Таврии. И вот в этом случае выбор бы у Семена Михайловича был бы, прямо скажем, незавидный. Можно было бы, конечно, самому возглавить мятеж под лозунгом «Бей жидов и коммунистов!». Сам Буденный, как мы уже убедились из его выступления на объединенном заседании Реввоенсовета Конармии и присланной из Москвы комиссии, евреев не особенно жаловал, как и подавляющее большинство конармейцев. Но открытых антисемитских высказываний никогда не допускал, поскольку давно уже понял, что с советской властью надо вести себя очень осторожно. А трехлетний опыт Гражданской войны научил его, что антисоветские восстания неизменно заканчиваются провалом. Так что командарм Первой конной никогда бы не рискнул пойти добывать сомнительные лавры батьки Махно или предводителя крестьянского восстания на Тамбовщине Антонова.