Григорий Дольников - Летит стальная эскадрилья

Итак, началом моего творчества надо считать лето 1948 года. Раньше, до госпиталя, стихов не писал.

За эти годы я издал девять сборников стихов, вместе с советскими композиторами создал 20-30 песен...

Вот пока и все. В общем, работаем!

Сейчас пишу новые стихи и песни, преимущественно о воинах и молодежи.

Взращенный авиацией,

Горжусь своим трудом

И новой диссертацией

Считаю каждый "том".

С искренним московским приветом ваш Иван Шамов", Так вот по-разному складывались судьбы моих товарищей по военной авиашколе. К счастью, так, как у Дмитрия, редко.

* * *

А тогда мы, группа младших командиров, еще только переодевались в новое обмундирование. Каждый прикручивал по два или три треугольника в петлицы соответственно полученному званию. К этому времени состоялся очередной набор курсантов, из которых сформировали отряд. Звенья в отряде комплектовали по росту курсантов: самые рослые были в первом звене, малыши - в четвертом. По такому же принципу назначали и старшин звеньев.

И вот я стал старшиной первого звена, Иван Коробков - второго, Жора Агикян - третьего, а Василий Гущин - последнего, четвертого, звена. Интересно отметить, что Жора Агикян по росту был ничуть не выше Гущина, но при определенных обстоятельствах обязательно приподнимался на носки и как-то умело вытягивал шею. Таким образом ему удавалось казаться более рослым.

За наведение порядка в звеньях мы взялись круто. Шумели, кричали, наказывали. Все было. В нашем звенс собрались в основном приехавшие из Минска и центра России - Сергей Саломатов, Петр Гучек, Александр Давыдов, Геннадий Тишуров, Илья Танхилевич, Сергей Козак, москвичи Николай Фигуркин, Николай Бакунин, Иван Шамов, Петр Тихонков, Борис Савинов.

За годы учебы всех нас связала крепкая дружба. Теоретический курс мы усваивали усердно, а Саломатов, Фигуркин, Шамов, Гучек были примером во всем. Старательно учился и я - ходил в передовиках. Начал заниматься спортом, которому в школе уделялось много внимания. Пробовал бегать, прыгать, бороться, боксировать, но ни в чем не преуспел. На ринге получил такой удар в висок, что всю неделю кошмары снились. Очень хотелось стать чемпионом, как Сережа Саломатов, который был первым и в беге, и в борьбе, причем не только у нас в школе, но и во всем округе. И вот записался в борцы. Поначалу, может, действительно какие-то задатки были, только после официальной схватки с Сашей Ваулиным наотрез отрекся от борцовского ковра и занялся штангой. Но, видимо, силенки еще маловато было - поединка со штангой тоже не выдержал. К слову сказать, через много лет я стал даже чемпионом академии в полусреднем весе.

А в ту пору, забросив не только спорт, но и учебу, вдруг начал зачитываться Мопассаном, Лондоном, Толстым, Достоевским. Читал все подряд, с юношеским восторгом восхищаясь героями и героинями или ненавидя их, опуская философские детали и лирические отступления. Читал везде, но главным образом на занятиях. Сидел, как положено старшему, за первым столом, но умудрялся на глазах преподавателей читать.

Разоблачил меня батальонный комиссар Мололетков. Он вел курс марксистско-ленинской подготовки. Это был удивительный человек. За гражданскую войну комиссара отметили орденом Красного Знамени. Орден от времени потускнел, эмаль во многих местах отбилась, но смотрели мы и на орден и на орденоносца с невообразимой завороженностью и почтением. Не знаю, вызывает ли у сегодняшней молодежи подобные эмоции целая орденская колодка... Мне же помнится, как в автобусе, в трамвае, в очереди, увидев орденоносца, люди расступались, вежливо предлагая место.

А вот каким образом засек меня читающим на занятии комиссар Мололетков, не могу и сейчас представить. Только уже со следующего дня каждый преподаватель, входя в класс, приказывал:

- Отделенный командир Дольников, художественную литературу на стол!

Я изменил тактику: перешел на чтение по ночам. Но вскоре стал замечать, что буквы на страницах сливаются. Сначала решил, что накал лампочки упал, но то же самое повторилось днем, когда все вокруг словно затуманилось. Читать я уже не мог, натыкался на окружающие предметы и, боясь признаться в этом, принялся промывать глаза до красноты, отчего стало еще хуже. Меня положили в санчасть. Встал вопрос о списании еще не летавшего летчика. Но постепенно зрение мое восстановилось, и через две недели я приступил к занятиям.

Дни учебы тянулись однообразно: лекции, семинары, зачеты, экзамены... Вечерами курсанты писали письма родным и близким, но ни о чем конкретно не упоминали, боясь раскрыть военную тайну. Нам же отвечали пространно, безо всяких намеков: девушки восторгались нашими подвигами (многие ребята, еще не летая, сочиняли были о баталиях в небе). Матери же, как правило, давали наказы сыновьям летать потише да пониже.

Я письма получал редко - только от матери. В них она весьма кратко сообщала о нелегкой жизни, спрашивая, скоро ли закончу службу и вернусь в родную хату. Вернулся же с финской Микита (брат двоюродный) с отшибленной ногой - пора бы и мне, старшему кормильцу, подумать о доме.

Так прошло лето. Многие курсанты уже летали самостоятельно, а наш отряд продолжал учебу. По этому поводу ходили разные слухи: одни говорили, что нас специально готовят к полетам на новых самолетах, которые уже где-то осваивают наши будущие инструкторы, другие, наоборот, утверждали, что никакими летчиками мы не станем, а будем преподавателями, потому что пилотов много, а самолетов нет.

В октябре командование объявило о нашем участии в параде войск в Ростове-на-Дону в честь 23-й годовщины Октября и мы приступили к усиленной строевой подготовке. Готовились серьезно - отрабатывали строевой шаг с оружием в руках, равнение в колоннах. Особенное внимание уделялось строевым песням. Запевал, как правило, Анатолий Володин. Небольшого роста, весельчак, впоследствии он проявил себя в боях с фашистами и заслужил звание Героя Советского Союза. К удивлению многих, иногда запевал и я.

И вот в день Октябрьской революции мы прошли перед центральной трибуной, на которой находились руководители области и командование округа. Я же на трибуне никого не разглядел - видел в основном грудь четвертого в шеренге. За парад мы заслужили благодарность командующего и конечно же лейтенанта Шовкопляса, который объявил, что строевой подготовкой заниматься не будем до самой весны.

* * *

Наступил новый, 1941 год. Думали ли мы тогда, что он станет годом начала Великой Отечественной?.. В школе были летчики-инструкторы и преподаватели, участвовавшие в военных событиях в Испании, в Китае, на Халхин-Голе, в Финляндии. Второй год шла мировая война. Из печати, из выступлений политруков мы знали, что фашизм готовит нападение на Советский Союз, но считали, что большая война не столь близка и неизбежна. Во всяком случае, надеялись, что еще успеем стать летчиками-истребителями.