Константин Станиславский - Письма 1886-1917

Согласен с Вами во всем, что Вы пишете о "Жизни Человека". Плохая пьеса.

Ответ на второе письмо. Заказы на билеты переданы мною г. Румянцеву (наш уполномоченный). Помня, что Вы были чем-то недовольны им в прошлом году, я убедительно просил его быть особенно внимательным в этом году. Он дельный человек, и потому я надеюсь, что Ваше желание будет исполнено.

Моя жена и Ваша неизменная поклонница шлет Вам низкий поклон, я – крепко жму Вашу руку и еще раз прошу простить.

1908-9-3. Москва

Вашу телеграмму я понял как отказ, очень деликатный и вежливый, и решил Вас в Петербурге не беспокоить. Увы! Мы больше не увидимся, и я спешу написать Вам это письмо потому, что скоро у меня не будет Вашего адреса. Благодарю за мгновения артистического экстаза, который пробудил во мне ваш талант. Я никогда не забуду этих дней, потому что слишком люблю Ваш талант и Ваше искусство, потому что слишком восхищаюсь Вами как артисткой и люблю Вас как друга.

Но… в минуты слабости, разочарования или экстаза Вы вспомните обо мне. Я это знаю, потому что мое чувство чисто и бескорыстно. Такие чувства, надоедливые порою, встречаются не часто.

Я продолжаю свои поиски для Вашей школы. Мне обещали представить несколько заинтересованных лиц. Если что-либо устроится, куда я должен Вам писать? В настоящее время я не могу сообщить господину Крэгу 1ничего определенного, так как материальное положение театра тяжелое.

Моя жена, которая Вами очень восхищается, шлет Вам лучшие пожелания.

Адреса: Москва, Художественный театр, Станиславскому.

С 1/14 мая до 15/28 августа я буду за границей.

СПб 3 мая 1908

соскучился по вас, хочется поговорить, но времени нет. Устал как собака. Всю эту неделю хворал и лежал в постели, желудочная инфлюэнца. От диеты ослаб. В прошлое воскресенье с жаром 39 – играл "Вишневый сад". Это ужасно, два дня потом не мог оправиться. Вчера, после недельного сидения, играл сразу Штокмана. Вынес, но сегодня все кости болят. Нет ничего хуже, как болеть во время гастролей. Завтра предстоит играть два раза: утром "Горе от ума" (в первый раз), вечер – "Вишневый сад". А Бильбасова, как назло, шлет сиги, закуски вместе с бульоном. Хорошо одно – нигде не бываю, сижу дома. Петербург очень надоел. Кажется, никогда не кончатся гастроли. Мне еще предстоит играть восемь раз: из них два – Штокмана. Не дождусь конца. Спасибо за твои милые и хорошо написанные письма. Ведь я ими тоже пользуюсь. Очень хорошо, что ты написала Бильбасовой. Она в восторге и всем рассказывает. Как пение, как занятия?

Дорогая и бедная Вера Васильевна!

Хотел писать Вам тотчас же по получении письма, но этого уже не мог исполнить, так как мое недомогание усилилось, и я, играя больным, так уставал, что свободное время лежал как пласт. Теперь я слег в постель и потому пишу карандашом. Простите.

Говорить о Вашем горе не умею. Слишком глуп, чтоб сказать важное и сильное. Бог даст, время, природа и вера (а она присуща всем, даже самым ярым атеистам) помогут Вам. Постараюсь Вас развлечь или отвлечь, хотя на время, чтением этого письма. Вот то немногое, что в моих слабых силах.

Удалось напасть на след новых принципов. Эти принципы могут перевернуть всю психологию творчества актера. Я ежедневно делаю пробы над собою и над другими и очень часто получаю преинтересные результаты. Больше всего увлекаюсь я ритмом чувства, развитием аффективной памяти и психофизиологией творчества 1. С помощью таких проб мне удается на старых ролях довод[ить] себя до значительно большей простоты и силы, мне удается усиливать свою творческую волю настолько, что я при жаре и нездоровье забываю о болезни и получаю энергию на сцене. Кажется, что труппа почуяла новое и переста[ла] подсмеиваться над исканиями и с большим вниманием прислушивается к моим словам. При свидании мы поговорим обо всем этом, так как теперь вся эта сложная тема утомила бы Вас в своих подробностях. Лучше посплетничаем.