Иван Драченко - На крыльях мужества

- Мякишев - отлично.

Пришла весна. Заголосили пернатые над своими гнездами, изрядно потрепанными студеными ветрами, закружились в хозяйских хлопотах. Птицы прилетели, а мы, наоборот, уезжали из родных мест.

На Московском вокзале - шум, гам, объятия, напутствия... Меня провожал отец. Он тяжело опирался на суковатую палку, положив мне на плечо мозолистую руку. Наказ его звучал строго: "Чтобы не упрекнули ни в пиру, ни в миру". Уходя, протянул пачку папирос "Красная звезда", которую я сразу раздал своим товарищам. Это была моя последняя встреча с отцом.

Тамбовский поезд набирал скорость, покачивался на стыках, унося нас в новую жизнь. Стоял у окна, смотрел на калейдоскопический бег березовых рощиц, а из головы не выходили отцовские слова: "Трудно вам будет, хлопцы, ох и трудно. Война на подходе, порохом веет..."

И действительно, не пройдет и нескольких месяцев, как война сломает границы, разбросает тысячи семей по огромным пространствам, разъединит, оторвет друг от друга самых близких людей, бросит их в круговорот мук и лишений. Разметает она и наше драченковское гнездовье.

...В парикмахерской училища летели на пол шевелюры разных цветов и оттенков. Поеживаясь, будущие "покорители пространства и времени" гуськом заполнили баню, расхватывали шайки. Смех, визг, шутки... Облачившись в военную форму, мы все стали похожими друг на друга. Но пожили, притерлись, и постепенно начали вырисовываться характеры, наклонности, привычки членов большой курсантской семьи.

Я по-прежнему дружил с Женей Мякишевым, сошелся и с Сашей Маркирьевым, вокруг которого существовало какое-то особое поле притяжения. Ребята шли к Саше и с радостью, и с неудачами. В чем секрет? Думаю, что в характере: он у Маркирьева был не только твердым и принципиальным, но, главное, отзывчивым. Саша чужую неудачу, беду всегда за свою принимал.

Начались занятия. Времени в обрез, дел невпроворот. Кое-какие предметы казались лишними, ненужными, но особо сомневающихся убеждали - в военном деле лишнего нет. Некоторые роптали: зачем бегать с полной выкладкой, трамбовать плац, если будущая спе

22

циальность связана с воздухом. Командиры деликатно вносили свои коррективы в "смуты", убедительно доказывали: небо начинается с земли, а летчик обязан быть в первую очередь крепким солдатом, иметь кремневую закалку, быть сильным, готовым переносить любые перегрузки.

Со временем привыкли -к укладу курсантской жизни, и кажущееся ее однообразие наполнялось особым смыслом. Ведь мы мужали, становились самостоятельными парнями, стали придирчиво заботиться о своем престиже. А уже когда уходили в город, тут товар покажи лицом: и выправку, и поведение. И не скрою, что на ребят в штатском смотрели чуточку свысока.

Помню, как сейчас, тот субботний июньский вечер, когда группы уволенных в городской отпуск ребят ходили по закрученным тамбовским улицам, заполненным людьми разных возрастов. Все везде дышало миром и покоем. В городском саду играл духовой оркестр, на улицах зажигались огни... И никто из нас не предполагал, что именно в эти часы за тысячи километров фашисты вскрывают пакеты с боевыми приказами, мотористы готовят самолетные двигатели на аэродромах уже для боевого, а не для учебного вылета, танки, полностью заправленные горючим, направляются к самой границе, а генерал Манштейн, командир механизированного корпуса, посматривая на часы и рисуясь перед штабными офицерами, готовится произнести свою бравурную фразу: "Господа! Кости брошены!"

Наутро началась война.

Черный фашистский хищник предательски бросился на нашу Родину. Горели в огне Киев, Львов, Минск, Одесса... Первые вести, одна другой тревожнее, ошеломляли, давили своей тяжестью. Война.

- Что же теперь делать? - взволнованно спрашивали мы у своих командиров.

- Делать что? Учиться. До седьмого пота, с утроенной энергией, по всем законам военного времени!

Таков был ответ, не требующий пространных объяснений.

И мы по-особому, рьяно набрасывались на .аэродинамику, теорию воздушной стрельбы, навигацию, метеорологию. А технику зубрили до винтика, до последней заклепки.

После "терки" (теоретического курса) сразу же приступили к полетам. Сначала обжили разведчик и фронтовой одномоторный бомбардировщик Р-5, потом начали осваивать скоростной бомбардировщик СБ.

Первые тренировочные полеты сделал с майором Соловьевым, с которым познакомился еще в аэроклубе, и он убедил меня тогда учиться "не на истребителя". Мне нравилось в майоре все: и манера ходить, и разговаривать, и даже ругал он как-то особенно, по-отцовски, после чего никогда на душе не оставалось горького осадка. В курсантском кругу ребята иногда шутили: "Ты, Иван, у Соловья под крылышком живешь".

Вскоре к нам в служебную командировку приехала группа летчиков-бомбардировщиков. В глазах курсантов каждый из фронтовиков выглядел героем: прибывшие уже изрядно понюхали пороху, совершили дальние боевые вылеты, пробирались сквозь заслоны заградительного огня, встречались с истребителями противника днем и ночью.

"СБ - бомбардировщик всем хорош, - говорили они, - "гостинцев" можно загрузить порядком, а вот маневренность у него никудышная: утюгом гладит небо, пока развернешься, наберешь высоту..."

На очередных полетах решил попробовать опровергнуть мнение бывалых пилотов: попытался на СБ выполнить сложные, пилотажные фигуры. И за свое "новаторство" незамедлительно получил от начальника .школы Агальцова Филиппа Александровича полновесных десять суток. К счастью, отделался сравнительно легко: наказание отбыл... за рулем эмки начальника школы вместо заболевшего шофера. Ну, а краснеть тогда пришлось здорово. И как не краснеть перед этим человеком! Мы все знали, что Филипп Александрович,

бывший рабочий Обуховского завода, в суровом девятнадцатом году подал сразу два заявления: одно с просьбой зачислить добровольцем в ряды Красной Армии, другое - принять в ряды партии большевиков.

В огненное время Ф. А. Агальцов надел солдатскую шинель, окончил курсы пулеметчиков и со своим "максимом" на фронтах гражданской войны отстаивал Советскую власть. Уже тогда это был политически зрелый боец. Вот почему его направляют в Киевскую военно-политическую: школу, а после ее окончания - в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина.

Наша страна в то время интенсивно создавала свой воздушный флот. Отчизна нуждалась в авиационных кадрах, и Агальцов lелает первый шаг на пути в небо: он выбирает авиафакультет.

Незаметно пролетели годы. Окончена учеба. Агальцова назначают комиссаром тяжелой бомбардировочной эскадрильи. На этом посту совершенствовался опыт его политической работы, шлифовался характер комиссара. Он стремился познать все трудности летной службы. А для этого необходимо было овладеть летным делом, изучить его особенности. И вот снова учеба - Агальцов добивается направления в Качинскую летную школу и становится первоклассным летчиком. Это помогло ему сформироваться и как зрелому политработнику, и как опытному командиру. И то и другое пригодилось на суровой практике.