Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

Он объясняет это тем, что «процесс водворения и расселения русского населения находится во власти и прямой зависимости не только от свойств переселяющихся, но и еще более от местных условий страны».

Борьба с дикими силами природы была не под силу одинокому поселенцу. Казаки сообща захватывали земли, совместно расчищали их для посевов. Устраивали общие выгоны для скота. Вместе защищали свои жилища от нападения кочевников, от хищных зверей.

Староверы шли в самые глухие алтайские чащи, укрываясь от религиозных притеснений. Обычно бежали они «за камень» — через горы в благодатные долины реки Бухтармы. Но и староверы вместе боролись с природой.

Семенов посещает старообрядческое село Секисовку. Секисовских жителей называли «поляками»; их предки от притеснений патриарха Никона эмигрировали в Польшу. После раздела Польши Екатерина Вторая выселила старообрядцев на Алтай. «При въезде в Секисовку меня поразили некоторые особенности в одежде и жилищах обитателей этого селения. Головные уборы женщин состояли из низких кокошников, грациозно обернутых легкой белой повязкой, придающей всему головному убору вид тюрбана; рубашки их и паневы были красиво вышиты красными шнурами. Внутренность их жилищ отличалась замечательной чистотой; некрашеные деревянные полы были тщательно вымыты. Мебель, в особенности шкафы, а также потолки и стены были выкрашены яркими красками».

Он записывает в путевой дневник этнографические приметы, яркие бытовые словечки казаков и староверов. Казаки любой горный хребет называют «уралом», отдельные вершины — «сопками», а старообрядцы глаголу «доказать» придают смысл сообщения. В его дневнике появляются записи о жестокой эксплуатации крепостных рабочих на рудниках.

Для Семенова нет мелких или несущественных фактов и явлений в малоисследованной стране. Все интересно, важно, значительно, все приобретает научный интерес. «На берегу речки Локтевки я встретил первые обнажения твердых горных пород Алтая: это были серые порфиры, на скалах которых росло типичное алтайское растение — патриния… Гериховский холм, осмотренный мною, состоял из порфира, брекчии и известняков. В этих последних я, к большому удовольствию, нашел множество окаменелостей девонской системы… Сугатовская гора состояла из порфира, прорезанного штоком чистого железняка и заключавшего еще много охристых рассыпчатых руд…»

Еще в Петербурге и Берлине он слышал о необыкновенной красоте Колыванского озера и фантастических формах его скал. Колыванское озеро пользуется мировой известностью. Нет такого путешественника, побывавшего на Алтае и не посетившего озера.

Семенов едет на Колывань. Удовлетворенно и горделиво отмечает он, что скалы имеют соперников лишь в Брокене на Гарце. Но его интересует не одна фантастическая красота озера. Он находит водяной орех — чилим, изобильно растущий в заливах и бухтах Колывани. Дикая татарская жимолость и красивые бледно-желтые касатики напоминают ему, что «он находится уже в глубине Азии».

Географ и геолог, этнограф и ботаник живут одновременно в душе его. Комплексный метод исследования природы все больше привлекает его внимание. Александр Гумбольдт первый из европейских путешественников применил этот метод исследований. Семенов стал первым русским географом, использовавшим комплексные исследования на практике. Он проникает в суть географических, исторических, экономических явлений. Проверяет научные труды и гипотезы своих предшественников, принимая или отвергая их после долгих наблюдений и размышлений.

Из частностей, из мелких подробностей он воссоздает общие картины природы. И картины эти покоряют точностью, зоркостью, красочностью наблюдений. «Спуск наш с гранитных гор был длинный и крутой, по наклонной плоскости с быстрым падением, мимо глубокого оврага.

Весь скат порос роскошной растительностью необыкновенно высоких степных трав, между которыми выделялись красивые крупные розовые цветы хатьмы и стройных диких мальв, густые пучки ковыля и крупные поникшие соцветия чертополоха. Нижняя часть заросла густым кустарником, между которым характерный алтайский волчеягодник наполнял воздух ароматом своих бело-розовых цветов.

За широкой котловиной, спуск в которую живо напомнил мне, хотя не в столь грандиозном виде, один из спусков в Валлезскую долину Верхней Роны, вдали поднимались высокие Убинские белки…

При спуске в долину с нами едва не случилась катастрофа: бойкая сибирская тройка, запряженная в наш грузный тарантас, понесла под гору на самом крутом месте спуска…

Лошади, уклонившись от дороги, мчались в направлении к крутому берегу. Остановить их не было возможности, но находчивый ямщик, собравшись с силой, повернул их круто в сторону, и они, запутавшись в кустарниках, упали, а экипаж, колеса которого были обмотаны высокими травами, остановился…»

После поездок по Горному Алтаю Семенов направился в Семипалатинск. Заранее предупрежденный о его приезде семипалатинский губернатор выслал навстречу адъютанта Демчинского.

Демчинский повез Петра Петровича к себе на квартиру. По дороге адъютант деликатно предупредил:

— Вас ожидает сюрприз…

Когда Петр Петрович вошел в кабинет, со стула поднялся и шагнул к нему худой, изможденный человек в солдатской шинели.

Семенов вскрикнул и кинулся в объятия Федора Михайловича Достоевского.

Это была радостная для обоих встреча. Достоевский рассказал Петру Петровичу обо всем, что пришлось перенести ему в омском остроге, о том, как живет сейчас в Семипалатинске штрафным солдатом линейного батальона. Теперешняя жизнь его несравненно легче и лучше.

— Меня уважают, со мною дружат и офицеры и администраторы. Спасибо Демчинскому, помог встретиться с вами, — сказал Достоевский.

Они проговорили до полуночи. На рассвете Петр Петрович уже приказал закладывать тарантас. Достоевский пошел к командиру линейного батальона за разрешением на отлучку. Ему хотелось проводить своего друга хотя бы на берег Иртыша.

В полдень 6 августа сытые гнедые лошади вынесли тарантас на песчаный берег.

Иртыш катил свои рыжие, просвеченные солнцем воды. Левый берег, такой же ровный и рыжий, как река, приподнимаясь в сизом мареве августовского зноя, уходил на восток.

За иртышской поймой, за одинокими тополями, на сером голом обрыве темнели минареты, деревянные домишки, лабазы, склады Семипалатинска. Захолустный городишко дремал, изнывая от песка, жары и пыли, и Семенов радовался, что покидает его. Он повернулся к Иртышу, стараясь разглядеть левый берег. Вот с того берега он начинает путешествие в свое еще неясное, но полное захватывающих неожиданностей будущее.