Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

— Заманчивое предложение, — ответил Гасфорт, — но боюсь, высшие власти сочтут сие преждевременным. Не рискую идти на перенос границы без ведома Санкт-Петербурга.

— Занятие Заилийского края и прочная колонизация его — крупная заслуга перед Россией, — намекнул Петр Петрович. — Эту заслугу оценит история. — Он выдержал паузу, рассчитывая на ее эффект. — Пока же все, что будет предпринято для научного исследования нового края, станет светочем науки, впервые озаряющим самую глубь Азиатского материка.

— Я сочувствую научным исследованиям в Заилийском крае, — отозвался торопливо Гасфорт, словно боясь подорвать свою репутацию просвещенного правителя.

Тогда Петр Петрович изложил программу второго путешествия в Небесные горы. Гасфорт согласился со всеми его предложениями. Пользуясь благосклонностью генерал-губернатора, Петр Петрович подал ему мысль о снаряжении экспедиции в Кашгарию.

— Ваш адъютант Чокан Валиханов может выполнить трудную и важную миссию. Этот юноша обладает выдающимися способностями. Он большой знаток истории Востока и в особенности народов, соплеменных киргизам, — говорил Петр Петрович.

— Я принимаю ваше предложение, — согласился Гасфорт, — но при условии, если вы заручитесь согласием высших правительственных кругов. Без ведома Санкт-Петербурга экспедиция в Кашгарию невозможна…

Петр Петрович попросил Гасфорта отчислить и направить в Петербургский университет хорунжего Потанина.

— Такие люди, как Григорий Потанин и Чокан Валиханов, бесценны для русской науки, — говорил он убежденно.

Гасфорт согласился и с этим. Они расстались взаимно довольные и признательные друг другу.

21 апреля 1857 году Петр Петрович выехал из Омска. В Семипалатинске его ждал томский художник Павел Кошаров.

Плетеный тарантас снова катился через Киргизскую степь к предгорьям Заилийского Алатау.

По илийским берегам цвели эфемеры — мимолетные яркие цветы весны.

Анемоны лиловыми коврами устилали землю, колыхались хохлатки, выпирали из песка широкие листья ревеня. Красные тюльпаны захватили огромные участки. Буйствовали ковыли, дикий чеснок вскидывал к небу дурманящие кисти, играли разноцветьем смолевки, грабельки, мышиный горошек.

Веселая зелень полупустыни отцветала, созревала и погибала в конце веселого месяца мая.

Павел Кошаров то и дело ахал. Румяное, со вздернутым носом лицо, живые, цвета спелой черники глаза художника смотрели из-под широкой шляпы. Подвижный, любопытный, неистощимый рассказчик и выдумщик, Кошаров не давал Семенову скучать в дороге.

Они ехали к урочищу Тамгалы-Таш. Справа сливалась с горизонтом безграничная степь, слева за рекой мерцали белым мрамором снега Небесных гор.

Плоские берега Или приподнимались и сужались. Тарантас въехал в красное ущелье. Река здесь пробила путь в порфировых скалах, и они становились все выше. Семенов разглядывал крутые голые скалы, висящие над рекой.

— Вот они, — показал художник на красную скалу. — Это они — Писаные камни…

Тарантас остановился, Семенов и Кошаров выпрыгнули на песок. Перед ними были Тамгалы-Таш — Писаные Камни, ради которых Семенов отклонился от своего путешествия. Кошаров вынул из тарантаса альбом и карандаш, чтобы скопировать крупные буквы тибетской надписи.

Эти тибетские надписи были начертаны на илий-ском порфире в середине XVIII столетия, во времена Джунгарского владычества. Они обозначали западные пределы Джунгарии.

Весь жаркий майский день путешественники провели в урочище.

— Я же первый европеец, срисовавший тибетские надписи на реке Или, — шутил Кошаров, складывая альбом. — А быть первым кое-что значит.

Ночью они прибыли в Верное. Пристава Большой орды Хоментовского уже не было, Семенова встретил новый начальник Перемышльский — вялый спокойный человек. Он не обладал дерзкой энергией и смелостью Хоментовского и не решался на самостоятельную деятельность.

Семенову снова пришлось рассказывать о целях своего путешествия.

— Я хочу проникнуть на восточную часть Иссык-Куля, а оттуда на горные перевалы, соединяющие Илийский и Иссык-Кульский бассейны с Кашгарией. Надеюсь также исследовать хребет Тенгри-таг, — говорил Петр Петрович, не предполагая, что его планы как раз на руку приставу Большой орды.

В эту зиму с новой силой вспыхнула междоусобная война между киргизскими племенами, населяющими берега Иссык-Куля. Богинцы, вытесненные сарыбагишами, стремились вернуть себе восточную сторону озера. Они обратились к приставу Большой орды с просьбой принять их в русское подданство. Только чувствуя себя под защитой России, они могли еще бороться с сарыбагишами.

Полковник Перемышльский понимал: богинцам необходима военная поддержка. И все же он боялся помогать без согласия генерал-губернатора Гасфорта.

— А спрашивать разрешения у Густава Ивановича бесполезно, — жаловался он Петру Петровичу. — Гасфорт затеет переписку с министерством иностранных дел, и пойдет писать губерния.

После долгих размышлений Перемышльский решил: Петра Петровича будет сопровождать конвой из пятидесяти казаков. Одновременно к экспедиции примкнет полуторатысячный отряд Тезека — одного из султанов Большой орды. Казаки Семенова и всадники Тезека и будут той силой, что охладит наступательный пыл сарыбагишей.

До отъезда Петру Петровичу неожиданно предложили принять участие в одном интересном юридическом споре, возникшем между племенами дулатов и атбанов. Полковник Перемышльский попросил Семенова взять на себя в этом споре роль арбитра.

— Вы постороннее лицо обоим племенам и, стало быть, беспристрастное. Вы не принадлежите и к местной администрации, среди киргизов у вас хорошая репутация ученого человека.

Петр Петрович поинтересовался сутью спора.

— Дело весьма щекотливое, носит любовный характер, затрагивает обычай обоих племен, — ответил Перемышльский. — Дочь одного знатного бая из племени дулатов просватана сыну такого же знатного человека племени атбанов. Жених уже выплатил калым и требует невесту. А невеста объявила, что не станет его женой. А если ее выдадут насильно — покончит самоубийством. Короче, произошло неслыханное нарушение древних родовых обычаев. Все это щекотливое дело станет решать суд биев — по три судьи от каждого племени.

Это неожиданное дело могло познакомить Семенова с судебным правом киргизов. Он ожидал встретить на суде и властителей Большой орды и ее молодое поколение.

Семенов согласился. Договорились встретиться в урочище Таш-Булак, и Семенов отправился в окрестности Верного. В прошлом году он так и не успел познакомиться с предгорьями Заилийского Алатау, Алматинской долиной, Талгарским пиком.