Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

Петр Петрович занялся поисками вулканических пород на Алма-Арасане.

«Вопрос о том, нет ли в Тянь-Шане вулканических горных пород, стоял для меня на первом плане, и так как я убедился в том, что кристаллические горные породы Аксуйской долины, приподнимающие пласты осадочных пород (известняков и сланцев палеозойских систем), оказались гранитами и сиенитами, то мне оставалось только тщательно разыскать, не найдется ли вулканических пород между бесчисленными валунами, увлекаемыми бурной речкой с самых отдаленных вершин Небесного хребта. Но никаких вулканических пород между валунами реки в ее долине не оказалось. Я мог спокойно перейти всецело к исследованию флоры Аксуйской долины».

Семенов спрятал геологический молоток и занялся ботаникой. Лазил по зарослям черного барбариса и боярышника, любовался рощицами диких яблонь, склонялся над цветами и травами. Они вскарабкались на обрыв, и Семенов увидел новую долину с белесой лентой Каракола. Там была назначена встреча с Кошаровым.

Река, врезанная в темную зелень лесов, была пустынна. Шум воды не достигал горной высоты, солнце слепило глаза, глубокие тени скал зловеще чернели. Семенов вынул бинокль — река, зелень, тени приблизились. На берегу Каракола замелькали всадники.

— Вот и наш отряд, — облегченно сказал Петр Петрович.

— Чужие глаза мешают тебе, — проводник приложил ладони к вискам. — Это сарыбагиши…

Скрываться уже было поздно: их заметили. От отряда отделилось несколько всадников. Петр Петрович вытащил пистолет и поехал навстречу сарыбагишам.

Сблизились почти вплотную, лишь рытвина разделяла Семенова и сарыбагишей. Держа наготове пистолет, Петр Петрович не спускал глаз с высокого худощавого всадника, выскочившего на край рытвины.

— Кто такие? — спросил всадник.

— Русские, — Семенов объяснил, что принадлежит к большому отряду, пришедшему на помощь богинцам.

— А где ваш отряд? — хитро прищурился всадник.

— Отряд за соседней горой. Всадник усмехнулся.

— Вы — наши пленники…

— Пока еще нет, — Семенов поднял пистолет. — Вот это оружие может стрелять сколько угодно. Вы только зря потеряете время.

Всадник опять презрительно усмехнулся.

— А во-он отряд! — крикнул проводник, показывая за Каракол.

С перевала в речную долину спускался отряд, ведомый Кошаровым. Солнце играло на казачьих саблях, мерно вышагивали верблюды, гарцевали богинцы.

Сарыбагиши повернули коней и поскакали к своим. Через несколько минут они скрылись в роще.

— Хорошо, что мы появились вовремя. Я заметил сарыбагишей еще на перевале, — радовался Кошаров, присаживаясь около Семенова на берег Каракола. Над ними темно и густо вздымались кусты облепихи, бабочки, похожие на бледные цветы, порхали между ветвями. — Чертовы дорожки на этом Тянь-Шане, — продолжал Кошаров. — Вернее, никаких дорожек — только волчьи тропки да следы снежных барсов. Постоянно перевьючивали верблюдов и лошадей. Лошадь аксакала Терскея сорвалась в пропасть. Терскею пришлось спускаться за вьюками, это происшествие задержало на три часа. Бедный Терскей, он плакал над погибшей лошадью, как над другом. На память даже отрезал ухо и хвост. Я его понимаю: киргиз без лошади — несчастнейший человек.

Семенов встал, отряхивая с брюк мокрый песок. Шагнул к костру, у которого притих старый богинец. Положил ему на плечо руку.

— Не горюй, аксакал! Добрая лошадка была у тебя, но что поделаешь — воля аллаха. Я тебе дарю коня из запасных. Выбирай любого.

Терскей всплеснул руками, признательно прижал кулаки к груди.

Утомленные спутники завалились спать, положив под головы попоны и седла. Семенову не спалось. Было еще рано, крутые обрывы, сливаясь с зеленоватым небом, манили к себе. Над долиной сверкала вечным снегом двурогая вершина Огуз-баши. Пестрая тишина гор была глубока и печальна.

— Пройдемся перед сном, — предложил Семенов художнику.

Кошаров все удивлялся неутомимости Семенова. «Он переполнен какой-то упругой энергией», — думал Павел Михайлович, чувствуя себя усталым.

— Ну что ж, пойдем.

Незаметно прогулка превратилась в напряженные поиски. Семенов осматривал речные валуны, переворачивал их, раскалывал молотком, записывал в походную книжку образцы горных пород.

«Обнажений горных пород я не встретил и ограничился тщательным осмотром валунов, нанесенных рекой. Между ними встретились те же граниты, как и в ущелье реки Аксу, сиениты, крупнозернистые диориты, габбро, серые известняки, черные и красные порфиры, в небольшом количестве гнейсы, песчаники, амфиболиты, роговообманковые сланцы и брекчии, но вулканических пород не оказалось».

Они вернулись к костру, улеглись на росистой траве, под высокими тянь-шаньскими звездами. Остро и сладко пахло облепихой, но запах ее, опьяняя, все же мешал спать.

В эти дни перед художником промелькнуло столько перевалов, ущелий, потоков, что он заблудился в бесконечном их лабиринте и потерял представление, где сейчас находится. Чем дальше проникали они в глубь Тянь-Шаня, тем обширнее и непонятнее становился мир. Художник казался себе чуждым и лишним в могучем нагромождении хребтов.

— Куда мы направимся завтра? — спросил он.

— К Заукинскому перевалу, — полусонно ответил Семенов. — Там есть озера, в которых берет свое начало Нарын. Еще никто не достигал верховий Нарына. А Нарын — это верхняя часть Сыр-Дарьи, — Петр Петрович приподнялся на локтях. — Сыр-Дарья — одна из величайших рек Азии, и никто не знает, где она берет свое начало.

— Вы-то знаете, Петр Петрович…

— Со слов киргизов. А я хочу видеть эти истоки. Я исследовать их хочу, — в голосе Семенова зазвучало нетерпеливое желание.

— Почему вам хочется обнять необъятное? Вы и географ, и геолог, и ботаник, и энтомолог. Не чересчур ли для одного человека?

— И поэт, и художник, добавь, правда, — в душе. Меня и статистика интересует не меньше поэзии, — Семенов подбросил в костер хвороста. Огонь приподнял и покачнул тяжелые тени скал. — Не чересчур ли много, спрашиваете вы? А нам приходится брать чересчур. — Семенов повертел в пальцах веточку барбариса, густо облепленную цветами, швырнул в огонь.

Путь к истокам Нарына оказался изнурительнее, чем казалось Семенову.

Узкие долины были забиты сланцевыми глыбами, гранитными и порфировыми плитами, засеяны щебенкой. Животные калечили копыта о камни, люди выбивались из сил. С неимоверными усилиями путешественники добрались к подножию Заукинского перевала. На голом плато лежало крошечное озеро; на зеленой воде паслась стайка красных турпанов.

— Алые птицы на аквамариновой воде, — не удержался Кошаров. — Какое нереальное сочетание красок!

— И все-таки оно существует. Все сущее достойно изображения. — Петр Петрович глянул на вершину перевала, уходящую за облака. — Ягодки-то нас, Павел Михайлович, ожидают впереди.