Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

Штурм Заукинского перевала продолжался весь день. У Семенова заломило в ушах, неприятный шум надрывал барабанные перепонки, колени тряслись, тело наливалось ломящей болью. Им овладевала горная болезнь, а Кошаров, к своему удивлению, ее не испытывал.

На узеньких, оползающих песком и камнем тропках стали появляться дохлые лошади, верблюды, бараны. Неожиданно саврасая кобылка Семенова шарахнулась в сторону, вздыбилась над пропастью.

Петр Петрович успел ухватиться за скалу и высвободить ноги из стремян. Лошадь, потеряв равновесие, рухнула в бездну.

Кошаров подхватил Семенова и снял со скалы.

— Вы были на волосок от смерти. Вас спасло чудо, — нервно сказал художник.

— Чего испугалась моя лошадь?

— Споткнулась о человеческий труп.

Семенов заметил на тропинке мертвого богинца, одетого в рваный бешмет. Мертвеца прикрыли камнями. Все спешились и, ведя в поводу лошадей, продолжали подъем. Только к вечеру участники экспедиции одолели Заукинский перевал. Семенов, шедший первым, увидел волнистую равнину. Горные исполины исчезли. Между невысоких холмов зеленели озера — на воде дремали уже другие, сочного синего цвета турпаны. Птицы спокойно провожали путников, они не боялись человека.

Всюду цвели островки горного лука еще неизвестного вида. Золотые островки соединялись с пестрыми — белые лютики, фиолетовые купальницы, голубые гиацинты были прекрасными, свежими, но ни Семенов, ни Кошаров не проявляли восторга. Другие, невероятные и страшные картины потрясали их.

В золотистых зарослях лука, осыпанные лепестками, лежали люди. Мужчины и женщины, дети и старики. Сотни трупов с лицами, искаженными болью, страхом, голодом, опрокинутые навзничь, на спину, незряче смотревшие в небо. На высоте, достигающей трех с половиной верст, в холодном чистом воздухе трупы не разлагались. Люди казались спящими, и это еще сильнее действовало на путешественников. Здесь, на Заукинском перевале сарыбагиши истребили богинцев из рода манапа Бурамбая.

Семенов ехал по высокогорной равнине, угрюмо озираясь по сторонам. В уме не умолкала пушкинская строка: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» В мертвящей тишине этого поля ему чудились какие-то непонятные живые звуки. Что-то повизгивало и хрипело, укрытое цветущими холмами, и, невидимое, вызывало тревогу. На горизонте возникли низенькие колыхающиеся тени, а звуки стремительно приближались.

Из-за холма вылетела одичалая стая лохматых псов. С яростным лаем псы окружили экспедицию — стая искала новых хозяев. Мертвое поле скрылось за холмами. Равнина полого спускалась к юго-востоку — три озера мерцали на ней. Из каждого вытекала речушка. Речки сливались, и теперь только один поток исчезал в отуманенных далях.

Это и был Нарын, исток древнего Яксарта, великой среднеазиатской реки Сыр-Дарьи.

Петр Петрович опустился на колени, зачерпнул в ладони морозную воду, напился, вымыл разгоряченное лицо. Он первым из европейцев пил воду из нарынских истоков. «Мы проблуждали еще часа два между истоками Нарына, но спуститься вниз по его долине я не решился: лошади наши были измучены и изранены».

14 июня Петр Петрович спустился с плоскогорья на реку Зауку, где и соединился со своим отрядом. Проводники вели Семенова на Иссык-Куль мимо древних развалин и заброшенных пещер. Вечером того же дня Семенов вторично увидел необозримое синее озеро. «Над Кунгеем носились темные облака, эффектно освещенные солнечным закатом. В то время когда снежные вершины Кунгей-Алатау уже начинали загораться своим альпийским мерцанием, мягкие куполовидные предгория были облиты таким светом, который уподоблял их светлому дыму или облаку, как будто все эти горы горели и дымились».

Отряд остановился около бухты Кызыл-су. Петр Цетрович решил исследовать береговую полосу Иссык-Куля. Чего только не выбрасывало бурное озеро на свои берега: раковины, кости птиц, кабаньи клыки, даже медные орудия бронзового века. Петр Петрович узнал от киргизов, что Иссык-Куль в давние времена поглотил целый город, построенный монголами. Он не мог лишь измерить озерные глубины на Иссык-Куле, не было ни одной лодки, но, по словам киргизов, «озеро не имело дна».

Петр Петрович установил, что берега Иссык-Куля служили торными путями народных переселений из внутренней нагорной Азии.

Одним из самых могущественных кочевых народов, занимавшим когда-то бассейн Иссык-Куля, были усуни. Китайские летописцы упоминают о них еще в III веке нашей эры. По китайским летописям, на берегах озера жило 120 тысяч усунских семей. Усуни занимались скотоводством, и конские табуны были их главным богатством. Усуни находились под владычеством гуннов, но имели и своих правителей, носивших титул «кюн-ми». Китайцы искали военного союза с усунями и старались породниться с ними. В 107 году до нашей эры китайский император выдал свою дочь замуж за усунского правителя. Для принцессы в главном стойбище усуней был воздвигнут город. Народ прозвал его Чи-гу-чином — городом красной долины. «Этой красной долиной, по моим соображениям, могла быть только долина Джаргалана, но, во всяком случае, Чи-гу-чин не находился на берегу Иссык-Куля, а на некотором расстоянии от него», — заключил Петр Петрович, тщательно обследовав окрестности озера.

Усуни, вытесненные гуннами, ушли на запад, в степи и смешались с тюркскими племенами. Из этого союза возник народ, получивший в новейшие времена название киргизов — казахов.

Семенов всюду искал и находил следы исчезнувших усуней. Он обнаружил остатки их культуры в урочищах Кызыл-Джар и Барскаун.

Всматриваясь в глубину времен, воскрешая историю кочевых народов, исследуя остатки их культуры, Петр Петрович устанавливал неразрывную связь природы и человека.

В описаниях Тянь-Шаня он ярко и строго научно показывал и типичные местности, и особенности их природы, и характерные черты хозяйственной жизни людей. Его исследования стали великолепным образцом для русских географов. У Семенова учились они умению видеть общие картины и детали мира. Петр Петрович рассказывал о Тянь-Шане как ученый, как поэт, как художник. Под его пером возникали грандиозные, неповторимые ландшафты Тянь-Шаня.

«Темно-синяя поверхность Иссык-Куля своим сапфировым цветом может смело соперничать со столь же синей поверхностью Женевского озера, но обширность водоема, который, занимая поверхность, в пять раз превосходящую площадь Женевского озера, казался мне с западной части Кунгея почти беспредельным на востоке, и ни с чем не сравнимое величие последнего плана ландшафта придает ему такую грандиозность, которой Женевское озеро не имеет…

За широким Иссык-Кулем простирается обозримая, по крайней мере, на триста верст своей длины, непрерывная снеговая цепь Небесного хребта. Резкие очертания предгорий, темные расселины пересекающих передовую цепь поперечных долин — все это смягчается легкой и прозрачной дымкой носящегося над озером тумана, но тем яснее и определеннее во всех мельчайших подробностях своих очертаний, тем блестящее представляются на темно-голубом фоне цветистого безоблачного среднеазиатского континентального неба облитые солнечным светом седые головы тянь-шаньских исполинов, резко выдающиеся из весьма прозрачной дымки тумана…